|
Рассказ
Предисловие.
Прежде всего хочу выразить
благодарность поддержавшим меня. А еще, думаю, нужно сказать, что в моем
рассказе могут быть некие неточности с точки зрения биологии, прошу меня за это
заранее извинить. А так же извиняюсь перед любителями собак, к которым я тоже,
кстати, отношусь. Они могут обидеться за своих питомцев, но… за них ли стоит
огорчаться?
***
Все
начиналось нелепо…
Шел
летний дождь. Боже! Ощущали ли вы когда-нибудь полностью всем своим существом
летний дождь? Тот, что буйный и сильный? Тот, что выражает себя за несколько
минут: быстро и страстно? Вы знаете, это прохлада, да, да та самая упоительная
прохлада по которой вы жаждете в жаркий и давяще душный летний день… Капли,
капли… они падают в уже образовавшиеся лужи мелко, если смотреть издалека, но
стоит приглядеться, поймать ритм их жизни и … музыку дождя ощутите вы. Она удивительно
красива, ее мелодичность и исключительность на мгновение и на бесконечность
завоюют ваше сердце - это дождь!
Всегда поражалась я как люди, как звери могут
забиваться в дома и под любое укрытие, чтобы избежать дождя. Избежать? Они не
избегают жары, томящей их, душащей и жгущей, и идут гулять в пыль и городской
смрад, но они боятся дождя! Прохладного, но не холодного, освобождающего, но не
давящего, могучего, но не тиранящего своей недоразвитостью и постоянством, как
жара. Но люди не боятся ее, они избегают дождя! Не понимаю. И ладно люди, но
животные…
Да, конечно, есть те,
которым не желательно попадать под дождь, но мои сородичи - собаки, чем им-то
это может повредить? Не понимаю. Ну ладно, в конце концов, это их право. А я
без ума от дождя! И вот сейчас, дождавшись кульминационного момента, апогея,
можно сказать, самого сильного напора дождя, я вырвалась из пут стройковских
балок и ринулась под мощный водопад небесных слез.
Вот оно счастье! Я быстро
мокну, ну и пусть! Люди смотрят на меня, как на бешенную собаку… Ну и что! Сами
виноваты, что ищут счастья не там где надо!
"Просто несвоевременный
дождь. Когда же он закончится?",- думают они, со скучающим выражением лица.
"Природное буйство и
великолепие",- думаю я.
Да, не там они счастье ищут!
Ведь все так просто! Просто выйти под дождь. А ведь такую внутреннюю радость я
испытываю не часто!
Но я так думала не во время
дождя, а уже лежа на балках, занимавших немалое пространство стройки, и греясь
под быстро сменившим дождь солнцем. Во время водного счастья, я просто не могла
о чем-либо думать, только ощущала капли всем телом и наслаждалась, как иногда в
жизни. Теперь же, просушивая себя со всех сторон, я размышляла о многом,
спокойно и безмятежно.
Безмятежно, безмятежно…
Последние мои безмятежные минутки.
Шерсть моя высохла и стала
пушистой и шелковистой, золотом отливала на солнце, а вокруг меня лежали
грязные друзья, с завистью меня разглядывая. Да, никакого людского шампуня не
надо",- подумала я и встала, решив попить из ведра с набравшейся туда дождевой
водой – поприятней, чем из лужи.
Солнце, радостно отозвавшись
на мои движения, отметило меня своим искренним, а не льстивым теплом. "Да,
тебе, кажется, в избранницы пора", –то ли съязвила, то ли серьезно пролаяла моя
подруга.
Избранницами у нас в
собачьем племени называли тех, кто принадлежал к гарему вожака. В принципе они
были свободными, но выбирать их никто не смел. Конечно же там числились самые
красивые собаки нашей стаи, поэтому непонятно было, как это могло придти ей в
голову.
Вообще-то, собачья наша
иерархия в чем-то сходна с человеческой. Каждый район контролирует своя стая,
причем район этот делится на более мелкие регионы, в каждом из котором проживало
племя. Обычно у стаи был вожак и власть его распространялась на весь район
через доверенных собак. В принципе перемещение в пределах своего района было
безопасным, но на чужую территорию заходить не стоило – могли возникнуть конфликты.
Племя состояло из
неопределенного числа собак - от пяти и более, наше же, главное, так как именно
в нем проживал вожак, составляло около 16 собак, некоторые то появлялись, то
снова исчезали, полагаю, они жили не только с нашим племенем. Да и попасть в
главное племя было не очень-то просто. Здесь оказывались в основном близкие к
вожаку собаки: избранницы, конечно самые любимые, и друзья. Я не была ни из
первых, ни из вторых. А в главном племени оказалась постольку, поскольку мой
отец был самым лучшим и преданным другом вожака. Полагаю, мне очень
посчастливилось. Почему? Потому, что я находилась, вроде бы, постоянно почти в
самом центре событий, но мне не приходилось бороться за свое место под солнцем.
К тому же была великолепная возможность следить за политическими играми изнутри
и со стороны одновременно, ни во что не вмешиваясь, но о многом догадываясь. Я
никуда не рвалась и не хотела менять свое "почти" центр на сам центр событий. С
другой стороны мне повезло и не повезло одновременно. Многих красивых собак,
еще с детства, заметив их симпатичность, задолго начинали готовить в
избранницы. Меня эта участь, слава Богу, не посетила. В детстве меня все считали
некрасивой, а привыкнув к этому, не замечали, как я менялась. С другой стороны,
совсем уж уродкой тоже никому не понравится быть. Однако до некоторых пор это
было не так уж и плохо.
Еще одно преимущество моего
пребывания "в тени" в качестве "серой мышки" заключалось в том, что никто не
вмешивался в мою личную жизнь, а она с некоторых пор цвела и изумительно дивно
пахла, если не сосисками, то, наверное, пивом. Кстати, никто почему-то не
понимает мою страсть к пиву, но раз попробовав из разбитой человеком бутылки, я
уже не смогу забыть этот вкус никогда, как, пожалуй, не забывается и вкус любви…
Так вот насчет этого вкуса
любви… Думаю, мне исключительно повезло. Вообще-то в нашем кругу дворовых собак
не часто случается роман между дворняжкой и домашней собакой. Они кажутся нам
недосягаемой элитой и многие ненавидят их за эту недосягаемость. Нападать на
них опасно – человек этого не простит, а зависть растет… Тем не менее, как и у
людей, если случится общаться дворняжке и домашней, то первые лебезят перед
вторыми только так. И лесть, и кривлянье, и попытка вызвать слезу жалости – все
идет в ход. И ради чего? Ради надежды, далекой как звезда на небе, что хотя бы
дети смогут попасть в элиту… Но это случалось крайне редко. Вот только собаки,
как и люди, любят верить в сказки…
К чему я все это клоню? Я
встречалась с псом из элиты. Чистый, шикарный, породистый… Словом, если бы он
был человеком, я не смогла бы его представить иначе, как в дорогущем по последней
моде костюме, официальным и с очками в тонкой, обошедшейся, наверняка, в
бешенные деньги, оправе.
Это был пес какого-то
знаменитого профессора, правда сам человек был какой-то весь надутый, то ли от
плохого настроения, то ли еще от чего… его пузо предательски выпирало вперед и
каждый раз он мне напоминал воздушный шарик. А мне все время приходилось
отворачиваться, видя хозяина моего друга, чтобы Сократ (не правда ли странное
имя для собаки?) не видел, как меня всю сотрясает от смеха, иначе он бы жутко
обиделся. Сократ очень любил свой воздушный шарик, то есть, извините, хозяина.
А еще он любил меня. Я была
очень умной собакой, по крайней мере, те, кто хорошо меня знали, всегда говорили,
что моя красота, видимо, деформировалась в мозги. Именно в силу своей умности я
не стала спрашивать, кого же он любит больше.
Итак, мое положение в стае
давало мне и тени, и солнца по необходимости. Я могла думать сколько угодно,
заниматься чем хочется, причем всегда чувствуя за собой опору – мое племя.
 И вот я шла к ведру с дождевой водой. Вдруг
откуда ни возьмись, видимо спрыгнул с награмаждений сломанных заборов, появился
у ведра вожак, думаю, по той же потребности, что и я . Ну что ж, терпение,
конечно, не из моих сильных качеств, но в данном случае я села рядом и решила
подождать, пока он утолит свою жажду. Но, судя по всему, его вдруг прошибла
иного вида жажда и вода была проигнорирована… Он окинул меня пристальным оценивающим
взглядом и в его глазах вспыхнуло явно не платоническое желание и явно не воды.
Да, мне не раз в последнее время говорили особо внимательные псы, что я
становлюсь из уродки все симпатичней прямо на глазах хотя этого многие и не
замечали (или не хотели?). Но я не горела желанием придавать этому значения –
ведь и так был любимый и любящий меня пес, все же остальное было и так хорошо.
И тут… Пожирающий взгляд дал ясно понять, что я не просто симпатична, особенно
с только что вымытой и светящейся на солнце шерсткой… По нему было заметно – я
выглядела просто потрясающе, так, что потрясла даже основание прежних взглядов
на красоту нашего вожака.
- О…,- только и сказал он, а потом, вдруг
вспомнив, что выглядит глупо, надел маску равнодушия и даже презрения к моей
неотразимости (защита против слабости?), спросил:
- Как вас зовут? Почему я никогда не
видел вас?
- Вы не не видели, а не замечали.
- Вас?
- Меня, - ответила я и мне
показалось, что это чем-то напоминает словесный поединок, когда оба плохо или
не умеют управляться со своими шпагами. Он - понятно отчего, а я – из уважения
и страха обидеть его.
- Я хочу видеть вас в дальнейшем в
избранницах, - нанес решительный удар вожак.
- Но у меня уже есть любимый, -
парировала я, так же в лоб.
Но
ему что в лоб, что по лбу:
- Это не имеет значения. Бросьте его и… Я
вас жду, - сказал он грубо и надменно, как будто это надо было мне, а не ему.
- Ждите, но не дождетесь! – вспылила
я, опять моя жуткая эмоциональность подвела!
- Это приказ.
- Но я люблю его и он меня…
- А я вас.
- Вы меня не любите, а хотите.
- Это не имеет значения рявкнул он и,
повернувшись, ушел.
"Лучше
попейте воды и охладитесь",- хотела сказать я, но вовремя осеклась, - и так я
понятия не имела, что мне делать.
Решив
пока никому об этом не рассказывать, я улеглась в тени на моем любимом месте,
дававшем мне вдоволь уединения и уюта, и стала думать. Причем успела отметить,
что мне уже не так здесь уютно, словно стало слишком жарко.
Итак,
что я имела на этот момент? Отца - друга вожака, самого вожака, которому если
приспичит что-то или кто-то, то по многим слухам, он этого добьется, не разбираясь
в средствах. Еще: множество знакомых, но не реальных друзей (как-то по духу и
стремлениям мы не сошлись), а так же – безумно любящего пса, ага, вот к нему-то
и стоило обратиться за помощью, подумала наивно я. Поражаюсь, кстати, как тогда
вообще мне удавалось думать логически и практически не нервничать. Состояние
шока? Вряд ли. Скорее, непонимание трагичности реального положения вещей. Но
тепличные условия воспитания не давали мне до этого события холода борьбы и
жара победы, а тут ошпарило льдом, но сначала я не чувствовала ничего…
С
привычкой быстро справляться со всеми мелкими неурядицами, я отправилась к
Сократу. И рассказала ему все. Странной же оказалась его реакция. Как будто
пропустив все мимо ушей, он стал говорить о том, как вчера, погнавшись за кошкой,
он сильно повредил ногу и теперь боится, что она может быть даже сломана. Я
посочувствовала конечно же ему и, на время забыв о своих проблемах, стала
предлагать ему сходить к ветеринару, задолбав воем своего хозяина, или попробовав
народные методы лечения: отомстить той кошке. А потом вдруг меня пронзила
пакостная мысль: "Да ведь он слышал и хорошо осознал, что я ему сказала, именно
тогда у него заболела нога. Но почему он не хочет помочь мне?"
Мысль
была слишком жестокой для моей наивности и я отвергла ее как наваждение и
нежелание посочувствовать другому. Однако мысль была, а значит, уже жила. Во
мне, вне меня, везде. И, видимо, жила она сильно и мощно, так, что ее почувствовал
даже Сократ. Тогда он тут же стал говорить, что, конечно, его нога не так
важна, как моя проблема и как только она у него пройдет, соберет друзей и они "
поговорят" с вожаком. Я с нежностью посмотрела на моего героя: " Все-таки он
так меня любит!"
"А
как?" - думаю я уже сейчас, - "Да никак!", - тогда все было иначе…
Смерч
мчался на меня, стремясь сокрушить меня и выдернуть все мое дерево веры и
надежды с корнями, дабы не росло ничего, но после разорения, если почва
плодородна, вскоре появятся новые ростки… Но пока я только ощущала, не понимая,
приближающийся ураган.
Вернулась
от Сократа я поздно и была тут же низвергнута с любви на завистливую землю.
- Что, взяли тебя в избранницы? Сам вожак
предложение сделал, а она гордыню всю из себя выпятила и свой род позорит, -
накинулся на меня отец, - он очень обожал своего хозяина по стае, видимо,
больше меня, причем гораздо больше.
- Но я не хочу, мне он противен! Я не
его рабыня и имею право выбирать сама!
- Да ты дура! Ты что не понимаешь,
что тебя ждет, если ты не согласишься, он же всю твою жизнь испортит. Я тебя
люблю, а ты желаешь изгоем стать! Неблагодарная дура.
- Да ты его любишь гораздо больше,
чем меня. Жить просто не можешь без него.
- Он мой вожак.
- А я твоя дочь!
- Если ты не согласишься, то…
Страх
пронизал меня от возможности услышать продолжение, и я кинулась со всех ног,
чтобы сердце заглушило лай отца, а бег поглотил неизбежное. Я кинулась в
бесполезность, скатываясь опять к стае - слишком сильно была привязана к ней.
И
вот тяжело наступило утро. Дождь. Но не тот страстный и мощный, быстрый и ожидаемый,
а нудный и скучный, отбивающий своей серостью всякое желание к деятельности и изменению
себя. Такой дождь и толчки в бок разбудили меня ото сна. В мрачном сне я все от
кого-то спасалась, и никак не могла убежать; то почему- то никак не могла
сдвинуться с места, а то путалась в лабиринте, а момент спасения оказывался
моей гибелью. Но я все-таки проснулась…
Надо
мной стоял Сократ. Слезы облегчения хотели было сорваться с моих глаз, но
что-то их удержало, как будто стена, на которую я хотела опереться, рухнула,
оказавшись картонной подделкой. Сократ заботливо меня осматривал с какой-то при
этом опаской, непонятно к чему относившейся.
- Что случилось?
Я
вся поддалась на эту нежность.
- О, Боже мой, случилось ужасное! Вожак не
забыл про меня, а приказывает быть его избранницей, и отец, понимаешь, отец с
ним заодно, а если даже он так к этому относиться… Скоро все будут ненавидеть
меня!- выпалила я за раз, будто боясь, что если это останется во мне, то сожжет
внутренности.
- А может быть тебе действительно к нему
уйти? - спросил он ревниво.
Ревниво?!
Я его люблю, прошу у него помощи и поддержки, а именно – возможность продолжать
его любить, а он… Ревниво меня сам подталкивает на гибель. Я бьюсь из последних
сил за чувство к нему, а он еще и сомневается в нем! Иронизирует и ревнует! Да
что же … - мои эмоции и мысли натолкнулись на тупик, который не пускал меня
дальше в целях самосохранения.
- Да как ты смеешь? – только и смогла
выдохнуть я.
Не
понимая меня, он очень удивился:
- Просто, может быть, это
действительно единственный выход, - словно извиняясь и испугавшись такой
эмоциональности, промямлил Сократ.
- Но я же люблю тебя.
- Но что же делать?
- Это я у тебя хотела спросить.
- Если бы ты смогла потерпеть, когда
у меня выздоровеет нога, я соберу друзей, и мы ответим им по заслугам.
Про
себя я отметила, что где-то я это уже слышала.
- Но это очень трудно, когда на тебя
ополчаться все сразу, я не вытерплю, не выдержу.
- Постарайся. Вот только нога
срастется, и поверь, я освобожу тебя!
- Я верю, собственно говоря, а что
мне еще остается делать? Но скорей, прошу, очень!
Мы
заснули с ним. Я – с уверенностью и успокоенностью, с надеждой, он – с мыслями,
что он крутой и все сделает так же круто.
А
мне опять снился сон.
Я
бежала опять по лабиринту, вокруг меня моя стая, они нападали на меня жестоко,
даже слишком, я мчалась в одну сторону – там собаки, в другую – тоже. Петляя и
путаясь, пыталась спастись от них и спрятаться. Но они постоянно настигали меня
и кусали. А я уже не знала, куда бежать и мне постепенно становилось все равно,
скроюсь я от них или нет, наступала болезненная апатия… И вдруг я поняла, что
вокруг меня не простой лабиринт – а зеркальный и нет нападающей стаи – одна я.
Одна одинешенька: и свирепая, и испуганная, и жестокая, и беззащитная. И бегала
я, оказывается, сама от себя.
Осознав,
я проснулась и забыла это.
Опять
шел дождь. Видимо, начался сезон дождей, когда они могут идти почти не
прекращаясь целыми неделями. Обычно это сопровождалось у меня упадком настроения,
а уж сейчас, я просто не знала куда еще ниже оно могло упасть… пока не знала.
Что
же мне делать? Ждать, пока Сократ исполнит свое обещание, а если вожак сделает
меня избранницей насильно? Даже если этого и не случится, боюсь я не выдержу
постоянных насмешек. Может быть… нет, вряд ли, но все-таки вдруг можно еще
поговорить с отцом? Стоит попробовать его убедить защитить меня. " Попытка – не
пытка",- подумала я и вынырнула под дождь, по наивности не понимая, что именно
пыткой могут заканчиваться некоторые попытки.
Только
отойдя от своего убежища метров на двадцать, я встретила двух своих
символических подруг.
- Как дела? – спросила я, скукожившись и
начав внутренне обороняться.
- У тебя они явно замечательно, - зло
сверкнула словами одна из них.
Другая,
не желая отставать от подруги, а по возможности и перещеголять, пролаяла:
- Мы и не знали, что ты такая… проститутка,
да еще и злобная, - посмотрела бы она на себя в этот момент, - соблазнить
вожака своим сволочным коварством! Уж не знаю, как ты под него ложилась, чтобы
он тебя заметил, а когда он уже себя не помнил – отвергнуть его и надсмехаться
над ним – это верх низости! Грязная потаскуха! - тут она осеклась, увидев мои
грустные, обреченно-смиренные глаза, - но одномоментно переборов это, хотела
сказать еще что-то, но мне уже все понявшей было достаточно и этого. Я
отвернулась и ушла, пытаясь не слышать лай вдогонку.
Я
осознала, что хоть это и говорила тупая собака, но она выражала настоящее
отношение ко мне всей стаи. Не меньше, а скорее даже больше грубости доведется
мне услышать сегодня, завтра, послезавтра и никогда это не закончится… нет, я
этого не выдержу!
Так
я прошла несколько дворов, облитая с ног до головы ругательствами, злобой и
презрением, и нашла отца, мрачно довольного возвращавшегося откуда-то, наверное,
от вожака. Увидев меня, он остановился, и его довольство из благоприятной чаши
стало переливаться в чашу отрицательную – мрачности. Другое дело, я не могла
сначала понять, чего больше содержится в его настроении, что послужило
причиной: ненависть ко мне, как к врагу вожака или как к опозоренной, и потому
доставляющей режущую боль, дочери. Что было в его мрачности?
- Здравствуй, отец. Прошу, выслушай меня!
- Как ты посмела искать меня!
- Отец…
- Я тебе больше не отец!
Я
поняла его мрачность. И осознала, что глаза и сердце его настолько слепы, что
мне до него не достучаться. Почувствовав это, я повернулась и пошла в убежище –
только там я могла обрести хоть отдаленный от настоящего покой.
- И не возвращайся, пока не скуешь свою
пошлую гордость!
- Никогда, - отозвалась в сердцах я.
В
убежище я лежала и думала. Нет, скорее переживала и страдала, когда же чаша
страдания переполнилась, заснула, и только проснувшись, стала действительно думать.
Что
я могла сделать теперь? Пока – ничего. Оставалось только ждать выздоровления
Сократа и терпеть. Смогу ли? Надо постараться. Но ведь что ужасно – даже если
Сократ выполнит свое обещание и заступится за меня, как я дальше буду жить в
стае? Никогда ведь уже не вернешь беззаботного состояния. Единственно лучшее,
чего я смогу добиться – это когда от меня все наконец-то отстанут и будут с
неловким уважением к силе, что стоит за мной, а не ко мне, обходить меня, а за
спиной шептаться и надсмехаться. Но была все-таки надежда, что найдутся хотя бы
несколько собак или псов, которые поймут и одобрят мои поступки. И только это
спасало меня в последующие дни.
А
дни эти приносили мне все больше и больше страданий. Случайно из убежища услышав
один раз разговор, я выяснила, что вожак на время отлучился на какое-то
собрание глав стай и вернется только недели через две . Две недели! – словно
молния проскочило в голове. А что потом? Да и что сейчас? Что может быть потом
страшнее настоящего. "Ничего", - ответила я, так как мне казалось, что нахожусь
уже на грани отчаяния.
 "Может",-
думаю я сейчас, когда увидела, как разбивается грань иллюзорная и появляется
настоящая.
Эти
две недели я жила, как в кошмаре. Постоянный дождь капал и бил мне в душу.
Грязь и слякоть хлюпали под ногами и в моих чувствах. Любой выход за едой и
питьем сопровождался хамством по отношению ко мне, а порой даже и укусами.
Отчаяние мое прогрессировало и возвеличивало само себя. Жизнь уже теряла смысл.
Чувство борьбы, казалось, тонуло в общем дождевом потоке, словно привязанное
камнем ко дну. Немногочисленные встречи с Сократом заканчивались скандалом. Я
всячески старалась себя сдерживать, но мои нервы не выдерживали, и я сначала пыталась
излить на него поток своего горя, а не ощущая, что мне стало от этого легче, по
сотому разу спрашивала, когда же он намерен выполнить свое обещание. Мне
казалось, что Сократ никогда этого не сделает.
А он
все убеждал, успокаивал, обещал снова и снова, но потом тоже перестал выдерживать
и начал срываться. Любовь наша расползалась по швам моего отчаяния.
Несколько
раз я уже решала покончить жизнь самоубийством, но надежда, даже уже непонятно
на что, спасала меня.
Как-то
раз я проснулась в убежище от ощущения, что в нем есть кто-то еще. И без того,
просыпаясь и существуя уже через силу, с трудом возвращаясь каждое утро из
кошмарного сна в еще более кошмарную реальность, здесь я ощутила еще и ужас.
Надо
мной нависли клыки. Вожак. Они остановились около моей шеи и гортанный голос сказал:
" Или ты станешь моей сейчас же, или изгоем… навсегда." Какой-то вонью пахнуло
из его пасти, и я отпрянула. Он рассвирепел от этого и стал на меня
набрасываться. Чувство самозащиты клацнуло моими зубами в темноте и, задев
что-то, осознало, что вожак в два раза больше меня и ему не составит труда
перегрызть мне шею.
Пулей
вылетела я из неоправданного убежища и увидела все наше племя. Глаза подруг,
знакомых… А где отец? Но у меня были лишь доли секунд. "А, помощь, если вожак
сам не справится!"- насмешливо и с ужасом отметила я и, пока они не сообразили,
что же произошло, кинулась бежать. Бегала я хорошо, а теперь еще лучше - от
ужаса.
Забежав
во двор Сократа, я шмыгнула в какой-то подвал и залегла там. Дождь на этот раз
оказался моим спасителем – он быстро смывал и следы, и запахи, но затекая в
подвал, создавал вокруг меня противно холодную лужу. Однако мне оставалось
только ждать.
Они
искали меня, желая выразить на моей шкуре все свои обиды и агрессию на окружающий
мир, но не нашли.
К
вечеру я рискнула выйти и осторожно пробралась к Сократу. Он был необычайно
встревожен. Интересно, от того ли, что волновался за меня или из-за мучавшей
его самодостоинство чувства совести, вроде не все так круто произошло, как
должно было бы?
И
вот появляюсь я. Грязная, худая, но живая. Да, радость его была неподдельная.
Он так выливал на мне свои эмоции и волнение, что я испугалась умереть не от
ран и укусов, а от его чересчур большой заботливости. Но реальность оставалась
реальностью, я была на грани, а он не смог меня уберечь. Или не захотел. Видимо,
от усталости последнее было произнесено вслух, и Сократ ошарашено отпрянул от
меня. А потом случилось что-то невероятное.
Он
стал кричать и кричал с надрывом, как будто силился прорвать своим криком
небосвод и стену моего непонимания, что он любит меня…А я уже понимала, но не это,
а иное… Он был просто воплощением страха. Сам того не осознавая, боролся с
любовью ко мне, со своей трусостью. И страх победил. А он все еще пытался
убедить и меня, и себя в обратном. Но во мне рождалось только презрение и
жалость. Мне, в моей очень незавидной ситуации было жалко его гораздо больше,
чем себя. С какой-то грустью и любовью посмотрела я на это нищее существо. И…
О! Погибель собачьим богам! Я познала, что же такое любовь – не обусловленная,
независимая, а, значит, свободная. Забавно, но в тот момент мне почудилось, что
он принадлежит стае гораздо больше меня, прожившей в ней все свое детство и
начало молодости. Сократ, прыгающий и вопиющий, замечательно бы ужился со
строгими законами, ведь он умел подчиняться, так как он не смог перебороть страх.
Мой возлюбленный был стаей даже никогда не живя в ней, а мне пришлось просить
ее о помощи от нее же самой!
А я…
Что я? Мне теперь не было места здесь. И я ушла. Сказала, что все еще люблю
его, и ушла. Темной ночью, скрываясь в дожде и мраке убежала на другую сторону
реки в поля. Убежала от себя, от стаи. И в изнеможении заснула на мягкой и
почему-то сухой траве, вдруг подумав, что здесь уже закончился дождь, закончились
страдания.
А с
утра меня встретило солнце. Куда же я попала? Поле. Небо. Вдалеке лес. И ни
одной дороги. Что же мне делать? Я была одна, совсем одна. И никого вокруг. Изгой.
Нет законов стаи, нет друзей и врагов здесь тоже не было. Я не имею понятия,
куда идти. И душа моя все еще ноет. Стая? Нет, не могу, и не хочу возвращаться.
Да, я любила ее, и… странно, я ощутила, что люблю и сейчас после всего того,
что они со мной сделали. Обижена. Пока. Но люблю. Но не вернусь. Не я их не
приму, они пока не способны были принять меня. И я лежала в бездорожье, в поле.
Одна. Не знала, куда идти и что мне вообще от этой жизни надо…
В
бездорожье. И тут я поняла, что меня это ничуть не огорчает! И я была безудержно
счастлива!
А еще меня наполнило знание, что я вернусь в
стаю. Когда изменюсь, когда прощу, когда смогу отдавать себя, причем так, чтобы
принимали. И все оказалось легче, как будто ужасающая гора, стоило тебе
вырасти, оказалась лишь очередной ступенькой к счастью.
Олесия.
|
