|
Классика плюс классика равняется…
Пьесы Чехова… Сложно
читать… Трудно ставить… Острый психологизм… Глубокое содержание, которое нельзя
осмыслить с первого раза… Словом, это - только для ценителей и знатоков.
Не правда ли, именно
такое мнение сложилось у большинства из нас?
Теперь представьте
пьесу «Дядя Ваня» на сцене…
Какими мы помним ее героев, например, Астрова?
Аристократ с утонченными манерами, врач, потомственный интеллигент, человек
уходящей эпохи, рассуждающий о пользе лесов и о страсти к разрушению,
руководящей людьми.
А в спектакле
московского режиссера Валерия Саркисова, поставленном в Нижегородском
академическом театре драмы, Астров (з. а. России
Сергей Блохин) - развязный и простоватый господин, который, будучи навеселе,
фамильярно подталкивает безответного Телегина к патефону: «Заводи, Вафля!»
И звучит вступление к
песне Томского «Если б милыя девицы…» Астров
становится в позу. Все в ожидании: неужели запоет? Запоет, да еще как! Громко,
фальшивя, с азартом, утрированным чувством. Таких аплодисментов, которые он
сорвал, удостаивается не всякий оперный исполнитель партии Томского.
А дядя Ваня (з.а. России Анатолий Фирстов)?
Чудак, постоянно гримасничающий и кривляющийся, казалось бы, в самых серьезных
и возвышенных сценах. Посудите сами. Вот Войницкий за
спиной Елены Андреевны (з.а. России Ольга Берегова) «поет» под фонограмму ариозо Ленского «Я люблю
Вас». Рассчитывает на смех и вызывает его. А когда героиня произносит монолог о
том, как благодаря общественному мнению не останется больше на земле ни
верности, ни чистоты, дядя Ваня разыгрывает комический этюд. Он изображает, что
сначала душит ее, потом пронзает кинжалом, убивает из пистолета, замахивается
камнем. Разве зритель воспринимает всерьез ее слова, которые, кстати, сама
Елена Андреевна произносит словно бы механически, с привычным раздражением? Все
наше внимание приковано к Войницкому.
Но в какой-то момент
становится ясно, что ерничанье - это лишь маска. Есть в спектакле сцены, когда
герой неожиданно становится серьезен, а во взгляде его читается невероятная
усталость и тоска. Постепенно начинаешь понимать и то, что режиссер намеренно
вывел героев из ряда чеховских интеллигентов, как мы привыкли их воспринимать,
снизил пафос некоторых, ставших хрестоматийными, монологов. В. Саркисов стремился
приблизить персонажей и их драму к обычной жизни современных людей.
О чем спросил нас Чехов? «Как получается, что
жизнь проходит даром? Что ты занимаешь не свое место? Кто в этом виноват?»
Режиссер иронично отвечает: «Никто! Стечение обстоятельств». Ты бы и мог им
сопротивляться, но почему-то не получается их разглядеть сразу. А когда
прозреешь – будет уже поздно, и если ты не сойдешь с ума, то смиришься и
найдешь оптимальный для себя вариант существования. Как Астров, который находит
отраду в выращивании лесов. Неправда ли, и мы часто недовольны тем, что делаем
и как живем? Но всегда что-то мешает сойти с заезженной колеи.
Кстати, оформление
спектакля наводит на ассоциации с судном, несущимся стихийно, которое волны
гонят независимо от воли кормчего. Площадка, на которой разворачивается
действие, приподнята над сценой, как палуба, и, благодаря зеркалу, словно
оторвана от нее, парит в невесомости, это рождает ощущение зыбкости,
дискомфорта. Свободное пространство усыпано морскими камнями, как на берегу.
Дядя Ваня появляется на сцене впервые, сойдя с капитанского мостика. На нем –
спасательный круг. Но спасти этот капитан не может никого – ни себя, ни свою
команду, ни сам корабль.
А кажутся ли вам
органичными звучащие в спектакле фрагменты из опер Чайковского - «Евгения
Онегина» и «Пиковой дамы»? Хотя, почему бы и нет? Ведь герои Чехова живут в то
время, когда эта музыка была уже популярна и, к слову сказать, любима автором
пьесы. Но есть ли у «Дяди Вани» и музыки Чайковского точки соприкосновения?
Режиссер находит такой
угол преломления оперных фрагментов, что они придают пьесе сатирическую, а
порой драматическую и трагическую окраску. Чтобы показать манерность Елены
Андреевны, то, как она упивается вниманием со стороны, дано развернутое ее
музыкальное представление из сцены бала со словами Онегина: «И как проста, как
величава! Царицей кажется она». Под этот достаточно продолжительный музыкальный
эпизод она манерно, утрированно томно прохаживается по сцене.
Порой музыка придает
действию, похожему на фарс, трагический поворот. Например, когда Войницкий привычным патетично-комедийным тоном говорит Елене Андреевне о своей
любви, а она с нетерпеливой небрежностью его отталкивает, звучит
напряженно-драматическая музыка из антракта к третьему действию «Пиковой дамы».
Она заставляет ужаснуться тому, насколько оба героя на самом деле несчастны.
В завершение сцены с Соней (Мария Мельникова)
Елена Андреевна уходит со сцены под звуки песенки Графини. Музыка, передающая
оцепенение, затаенный страх, постепенное омертвение живой души, акцентирует ее
одиночество, усталость от жизни и охлаждение сердца.
Спектакль убеждает в том, что классическая
пьеса Чехова может стать для нас увлекательным комедийно-сатирическим действом,
которое легко ассоциируется с сегодняшним днем. Интересно, что во многом этот
эффект обусловлен музыкой Чайковского, которая воспринимается нами не как
далекая классика, а как воплощение наших личных переживаний. Классика плюс классика
равняется… современность! Узнаваемая и волнующая.
Тем не менее, остается вопрос: а стоило ли
жертвовать, даже в благих целях, той самой интеллигентностью, той человеческой
красотой, которой отмечены лучшие чеховские герои? Может быть, не их – Астрова
или Войницкого – приближать к нам, а нас поднимать до
уровня присущей им и утраченной ныне культуры? И тогда, помимо современности и
занимательности, спектакль обрел бы еще одно измерение?
Пьесы Чехова… Трудно ставить… Острый
психологизм… Глубокое содержание, которое нельзя осмыслить с первого раза…
Одно-единственное уточнение: они – не только для знатоков. Для каждого из нас.
Для каждого.
арт-журналист II курса ФДО ННГК
Мария Тихонова
|
