Когда я зашел в Собор, я
увидел два трупа. Они находились посредине пространства и лежали в гробах,
являя собой зрелище, завораживающее, и в то же время ужасное. С первого взгляда
они похожи на кукол – огромных кукол, формирующих отношение субъекта к себе несерьезного
и отрицательного характера. Вначале я просто не обратил на них внимания –
взгляд скользнул по бледным лицам и не остановился в их квадрате – он побежал
дальше, оставив только ощущение бессмыслия и пустоты от созерцания этого
зрелища. Обратившись на стены, где висели иконы взгляд начал поглощать смысл и
Жизнь - то, за чем я пришел сюда. Лишь потом мозг начала сверлить мысль об этих
мертвецах. И колоссальное противоречие между фонтаном Живого, источаемого
Собором как организмом и дыханием Болезни и телесной изоляции, веющего из
гробов полностью заняло ум. Жизнь и Болезнь сталкивались лбами в этом Соборе, и
не находя ни малейшего соприкосновения порождали абсурд и мистический кризис
действительности.
Задаваясь вопросом о смысле
нахождения их там, мысль долго-долго бегает и не может найти ответа на терзающее ее: зачем они здесь, эти восковые куклы. Неужели
они хотят продлить себе жизнь, напоследок прикоснувшись к
священному, чтобы после этого преспокойно отправиться на свою собственную funeral, чтобы стать там главными действующими лицами? В
этом поразительный смысл и парадоксальная бессмыслица. Ибо вместе с живыми
молятся и мертвые - грань между жизнью и смертью стирается – священное
становится универсальным как товар – оно больше не монополизировано. Сакральное
доступно одновременно двум мирам – Духу и плоти, причем в последнем случае тело
все еще выступает оболочкой души, являясь до самого конца ее тюрьмой, ведь
трупы принесены и физически существуют, находясь посредине собора.
Внешне никто не ощущает
странности происходящего. Едва ли мертвецов удостаивают взглядом – очень редко
и вскользь. Задаваясь вопросом – почему (на банальный вопрос приходит еще более
банальный ответ), можно ответить себе так: в этом видят порядок и узаконенный
смысл. Его не возможно оспорить – и доктрина христианства и повседневность
говорят: так должно быть. С этим ничего не сделать, ничего не изменить – это
подтверждено опытом столетий трансформировалось в Истину. Остается лишь принять
это и удивляться, проникнувшись тайным страхом перед Болезнью и тлением.
Мертвые тела источают
поразительное спокойствие и истинно восточное равнодушие. Возможно, это
произошло вследствие бегства души – тело стало домом спокойствия – душа, как
источник проблемности и душевного хаоса покинула его, оставив довершать
Телесное материальному – у них еще будут расти ногти и
волосы - биология не хочет признавать поражение. Мы являемся свидетелями того,
как реальное (превращаясь в гиперреальное) беззастенчиво вторгается в
священное, отбирая у него первенство и тем самым, разбавляя его своими
притязаниями на всеобщее внимание. Проходящие мимо люди независимо от своего
желания вспоминают о своей финальной участи – возбуждается их мозг, эта мысль
волнует их и рассудок начинает работать более интенсивно. Взгляд
долго невозможно оторвать – человек начинает усиленно и натужно задумываться о
Священном, принуждать себя к этому, представляя себя на месте лежащих.
Религиозность активизируется с целью оттягивания нежелательного конца – и
священное в этом смысле поступает слишком мудро – оно привлекает к себе путем
первоначального отторжения внимания от себя. Мертвые в этом смысле выполняют
своего рода рекламу – являя собой результат, продукт телесного бытия, они
наталкивают на душеспасительные стремления, которые
можно осуществить прямо на месте. Своим физическим нахождением там они придают
смысл окружающему. Через бессмыслицу их нахождения здесь (на радостной,
спасительной Литургии) прорывается ощутимый ментально явный отчетливый смысл их
демонстрации себя. Они не являются чем-либо кощунственным, напротив, они
выступают естественным дополнением священнодействия, осуществляя его пропаганду
и наполняя его (при всех явных противоречиях между Жизнью и Тлением).
В Соборе агония тела
продолжается. Даже после непосредственной смерти она не находит успокоения. Еще
в течение некоторого времени они будут подвергаться внешним раздражителям:
звуку, взглядам, и физическим прикосновениям – еще долго будет продолжаться
агония Телесного, начатая здесь - в культовом месте будет продолжаться, являя
собой post-collapse плоти.
Попытка перед последней
стадией Смерти впитать в себя немного священного – носит слишком явный характер
– она режет глаз и насилует сознание. Попытка абсорбировать хоть малую часть
происходящего вокруг – духа коллективного моления – поразительно концептуальна.
Ведь стремление мертвых в Храм куда более сильно, чем стремление туда живых –
они лежат там с потрясающей фатальностью и неизбежностью, словно не собираются
оттуда никуда уходить. Ибо еще живых насущные потребности тащат из храма вон –
закончится богослужение, и они разойдутся. Мертвых, кажется, не тянет ничего.
Священное станет их последним глотком бытия.
монах
С.
|
