Милорад Павич, известный сербский писатель-прозаик
и поэт, являет собой необыкновенно самобытного и неординарного писателя, и в
силу этого его творчество совершенно не поддается какой-либо классификации в
смысле занесения в рамки не только литературного течения, но и жанра. Как ни странно, он не почти не известен у
себя на родине, но известность его в международных кругах поистине
впечатляет. Историк сербской литературы XVII-XIX веков, знаток сербского барокко и поэзии символистов, переводчик Пушкина и
Байрона, профессор (лекции в Новой Сорбонне, Вене, Нови Саде, Регенсбурге,
Белграде), действительный член Сербской Академии наук и искусств. Не принадлежа
ни к какой политической партии, Павич состоит в Европейском Культурном Обществе
и Международном совете журнала "Иностранная литература". Критики разных стран
называют его "автором первой книги XXI века", "рассказчиком, равным Гомеру",
"наиболее важным писателем современности".
Павич происходит из семьи с литературными
традициями, уходящими в прошлое на несколько веков. Он говорит: "Моя первая
книга вышла во второй половине ХVIII века. Это была книга стихов, которую написал мой прадед. С тех пор мы,
Павичи, — писатели. В каждом втором поколении обязательно есть один писатель.
Еще в XIX веке один из этих
писателей был членом Сербской академии наук. То есть я — не первый Павич,
ставший в Сербии академиком".
Романы Павича отличаются, в первую очередь,
поразительно необычным построением. Это роман-словарь ("Хазарский словарь"),
роман-кроссворд ("Пейзаж, нарисованный чаем") и даже роман-пособие для гадания
("последняя любовь в Константинополе").
Основой для текста служит миф во всех его
проявлениях – от библейских легенд, народных сказаний и писаний святых до
урбанистических историй современного электронно-индустриального мира. При всей
казалось бы, символистической перегруженности, язык романа всегда остается
плавным и, можно сказать, музыкальным, звуча прежде всего как устная речь,
история, рассказанная вслух. Павич говорит об это м так: "Устная традиция важна
для меня потому, что написанная фраза должна очень хорошо звучать (звенеть!),
когда вы читаете ее вслух; именно тогда вы привлечете читателя и "поймаете"
его… …Что касается меня, то я воспитывался скорее не на письменной традиции, а
на традиции устной. Я имею в виду устную сербскую литературу: народные
пословицы, поговорки, загадки, народную прозу. Сюда же относятся и сборники
российских и сербских проповедей эпохи барокко. И конечно же, особое место тут
принадлежит сборникам византийских проповедей. Я имею в виду не тексты
византийской церкви, а определенных, конкретных проповедников, например,
Венцловича, Иоанна Златоуста, Григория Богослова и т.д.".
Павич относится к тому редкому виду прозаиков, в
основе своей являющихся прежде всего поэтами, т.е. относящимся к каждому
написанному слову с предельной внимательностью и честностью. (Для меня такого
рода писателями являются Борхес, Булгаков, Хармс, Буковски и далее). Текст,
выходящий из рук таких авторов, можно цитировать практически из любого места.
Например:
"Он знает, что между народами любви нет, но есть
ненависть. Он любит говорить, что у
победы много отцов, а
поражение всегда сирота. Но кроме того, он думает, хотя
никогда не произносит вслух этого, что и у победы, и у поражения одна мать. Знает он, так же как и все мы, что
больше всего люди ненавидят именно то, благодаря чему живут".
Волшебство текста захватывает поначалу чуть ли не
врасплох. Богатство аллюзий и деталей, поэтичность сравнений неповторимы.
"Смеясь, она говорила своим сверстницам, что ничто не щекочет так приятно, как
трехдневная мужская щетина, проросшая в дни любви. А про себя думала серьезно:
мгновения моей жизни умирают, как мухи, проглоченные рыбами". Эротизм принимает
свою, слитную с мироощущением, особую значимость.
Восприятие романа, как отдельной, законченной вещи
лишь усиливается для российского читателя тем фактом, что сербский язык
достаточно близок к русскому (так же как и общая православная вера). Однако,
сам Павич относится к переводам (а его произведения переведены на 67 языков)
довольно спокойно. "Книги похожи на детей. Их растишь, воспитываешь, выпускаешь
в мир — и потом тебя уже ничто с ними не связывает. Потом уже никак нельзя
защитить их от грозящих им опасностей — они живут своей жизнью. И чем дальше
они удаляются от своих родителей — тем больше от них отличаются." Так что
трудности перевода предстают несколько в другом свете: "…тот писатель, который
не может выдержать плохого перевода, — плохой писатель".
При всех достоинствах Павича как гениального
стилиста и нестандартного писателя, на мой взгляд, существует некоторая
неестественность в способе подачи идей или образов – по методу его все же можно
до определенной степени причислить к постмодернизму. Например, мне
представляется несколько затруднительным читать "Пейзаж, нарисованный чаем"
сначала по горизонтали, потом по вертикали (к тому же, сразу вспоминается "Игра
в классики" Кортасара) или детально копаться и разбирать сложнейшие связи
символов в "Последней любви в Константинополе". Игра и свечи – стоит ли
пытаться? Иногда создается впечатление,
что изощренность становится самоцелью.
Павич является, наверное, самым представленным
автором в мировой сети. Найти его тексты в Интернете не представляется сложным.
Наибольшее количество романов и ссылок в Рунете можно увидеть на сайте
библиотеки Мошкова. На книжных полках Павич также не редкость – я видел его
книги в самых разных изданиях практически во всех более-менее приличных книжных
магазинах.
Вячеслав Спорышев
|
