Екатерина Кокурина
Ах, если кого и полно на свете — так это болтунов!
В старые времена жил где-то в Дербишире
некий мистер Хатчинсон — по правде сказать, зануда ужасный. Был он уверен, что
ему известен верный способ избавить мир от всякого зла и напастей, и он
проповедовал его направо и налево. Соседи не знали, плакать им или смеяться,
когда мистер Хатчинсон заходил к ним в гости и заводил свою волынку. Он
принимал вид такой елейный и благочестивый, что куда там пастору, и говорил
ласково, увещевательно:
— Трудитесь, дорогие мои, трудитесь! Помните, что Господь
заповедовал Адаму добывать хлеб в поте лица его, а потому праведная жизнь
немыслима без труда! Ибо труд есть опора и спасение от всяческих бед, и даже
нечистый отступает перед праведным тружеником, а все козни его становятся
бессильны. Потому снова говорю я вам — трудитесь, трудитесь!
Проговорив так с полчаса и нагнав на всех сон и тоску,
мистер Хатчинсон отправлялся проповедовать дальше. Немудрено, что соседей все
чаще и чаще не оказывалось дома, когда он заходил к ним с визитом. Тогда мистер
Хатчинсон перенес свою деятельность в места общественные, главным образом в
питейные заведения. Трудно поверить, но он ни разу не был бит — верно, потому,
что люди смотрели на него как на чудака и все прощали.
Надо сказать, что сам мистер Хатчинсон не очень-то следовал
заповеди, данной Адаму. Отец его занимался скобяной торговлей и оставил
единственному сыну кое-какие деньги. Мистер Хатчинсон поначалу пытался
продолжать дело отца, но потом заботы о благе человечества стали отнимать у
него столько времени, что торговлю пришлось прикрыть. Однако денег у него было
достаточно, чтобы держать слугу и кухарку. Без них мистер Хатчинсон совсем бы
пропал, ибо принадлежал к той трогательной породе неумех, которые сами и яйцо не
могут сварить.
Как-то раз летним вечером мистер Хатчинсон отправился в
кабачок «Зеленый Лев», знаменитый своим чудесным портером, где произнес
очередную проповедь о пользе труда. Посетители «Зеленого Льва», разморенные
жарой и пресловутым портером (который и вправду был хорош), слушали мистера
Хатчинсона вяло, отмахиваясь от его пламенных речей, как от жужжания назойливой
мухи. Лишь один из них проявил к мистеру Хатчинсону некий интерес и завел с ним
оживленный разговор. Был то человек пришлый, никому не известный, то ли фермер,
то ли торговец скотом, и мистер Хатчинсон был для него в новинку.
— Вижу я, — начал незнакомец, — что вы человек достойный,
праведный. Потому хочу задать вам вопрос, который давно меня беспокоит. Как вы
думаете, пикси — божьи твари или нет?
— Пикси? — озадаченно переспросил
мистер Хатчинсон. Пикси не входили в его компетенцию.
— Никаких пикси на свете нет!
— А все же, — не унимался незнакомец, — все же, если б они
были — кто они? Божьи ли твари?
— Бесовское отродье! — недолго думая, ответил мистер
Хатчинсон. — Да, бесовское отродье и больше ничего!
— Почему же? — спросил незнакомец недоуменно. — Ведь пикси хороши собой, нрав у них веселый, и во всех сказках
говорится об их справедливости и доброте. А что порой они капризны — невелика
беда!
— А вы хоть раз слыхали о пикси,
что они трудятся? Хоть в одной сказке? Все, кто не трудится — бесовское
отродье, это ясно как день!
И мистер Хатчинсон произнес еще одну пылкую проповедь против
пикси, обвиняя их в тунеядстве. По ходу дела он так
разгорячился, что закончил ее такими словами:
— Тьфу, пропади они пропадом! Чума на них и на все прочее
бесовское племя!
Сказано было весьма неосторожно. Все знают, как обидчивы пикси. Даже те, кто в них не верит (ну, разве самую
малость), остерегаются так отзываться об этих маленьких, но очень
могущественных созданиях. Мистера Хатчинсона может извинить только то, что жара
и портер даже святого сделают невоздержанным на язык.
На следующее утро после этого знаменательного разговора
мистер Хатчинсон проснулся в прекрасном настроении. Позавтракав, он отпустил
прислугу — в тот день была ярмарка — и устроился
в кресле подремать над нравоучительной книгой. Но едва мистер Хатчинсон начал
уютно клевать носом, как до него донесся странный мелодичный звон, похожий на звук
разбитого стекла. Решив, что где-то бедокурит кошка, мистер Хатчинсон вскочил
было с кресла, но тут же упал обратно, издав душераздирающий крик, ибо глазам
его предстала невероятная картина.
Прямо перед ним стояли четверо крохотных человечков,
разряженные в шелк роз и бархат фиалок. На головах у них были зеленые колпачки,
на ногах — остроносые башмаки, украшенные колокольцами.
Кудри у всех были длинные, золотисто-рыжие, личики — хорошенькие и вообще-то
очень симпатичные, но в тот миг искаженные гневом. Мистер Хатчинсон снова начал
вопить, но тут один из человечков заговорил нежным голоском, похожим на щебет
птицы:
— Замолчи, глупый человек! Замолчи сам, или мы тебя
заставим! Скажи лучше, как ты посмел вчера призывать чуму на наш народ?
Мистер Хатчинсон булькнул и замолчал, глядя на пришельцев
выпученными от ужаса глазами. Не было никакого сомнения: перед ним стояли пикси, те самые пикси,
существование которых он вчера отрицал. Мало того, он действительно позволил
себе несколько чересчур сильных выражений в их адрес. Зная рассказы о пикси, было от чего прийти в ужас! Но мистер Хатчинсон, при
всех его слабостях, не был трусом, а потому постарался взять себя в руки и хоть
немного привести мысли в порядок.
— Вы кто? Вы — пикси? — спросил
он, стараясь выиграть время.
— Да, — ответили человечки гневно, — мы те самые пикси, которых ты проклинал! И мы хотим знать — почему?!
Говори немедленно, пока мы не превратили тебя в слизняка!
— Я прошу у вас прощения, — торопливо залепетал мистер
Хатчинсон, стараясь не думать о слизняках. — Да! Прощения! Я был пьян! Я ничего
такого не хотел! Поверьте!
— А почему ты называл нас «бесовским отродьем»? — не
унимались пикси.
Тут мистер Хатчинсон призвал на помощь свой дар проповедника
и стал объяснять им, почему те, кто не трудятся, не могут быть никем, кроме как
бесовским отродьем. Чем дальше он говорил давно знакомые слова, тем больше
воодушевлялся, и речь его зазвучала весьма убедительно. По крайней мере, пикси слушали его очень внимательно, и выражение гнева на
их лицах стало сменяться улыбками.
— Поэтому вы видите, дорогие мои, — закончил свою речь
мистер Хатчинсон, — что в моих словах не было ничего личного, а только
справедливое признание фактов! Факты — неумолимая вещь, друзья! Труд — основа и
опора всякого божеского порядка, и те, кто не исполняет этот завет Господа
нашего, не могут считаться божьими тварями. А те, кто не есть божьи твари —
есть твари бесовские!
И он торжественно замолчал, пытаясь понять, какое
впечатление произвел своей проповедью на пикси.
Теперь, когда они улыбались, мистер Хатчинсон увидел, что они, в сущности,
очень милы,
и искренне раскаялся в сорвавшихся вчера недобрых словах.
Тем временем пикси о чем-то
вполголоса посовещались, потом один из них выступил вперед и заявил:
— Глупый человек! В ваших дурацких россказнях о нас нет ни
слова правды! Если ты не слышал, что мы умеем трудиться, то это не наша вина.
Мы можем прямо сейчас, у тебя на глазах, сделать любую работу по дому. Тогда ты
возьмешь свои слова назад, и мы поладим!
— Хорошо, я согласен, — торопливо сказал мистер Хатчинсон.
Пикси радостно захлопали в ладоши
и закричали:
— Говори, что нам делать! Говори, что нам делать!
Мистер Хатчинсон огляделся, пытаясь придумать для пикси задание, но ничего такого не увидел. Тогда он
отправился на кухню, а пикси пошли следом, смеясь и
громко болтая. На кухне взор мистера Хатчинсона упал на большую бочку, в
которой держали воду для хозяйства. Сейчас она была почти пуста, и мистер
Хатчинсон воскликнул:
— Придумал! Видите эту бочку? Натаскайте-ка воды из колодца,
чтоб она стала полной!
— Хорошая работа! Хорошая работа! — закричали в ответ пикси и принялись за дело.
Рядом с бочкой стояло ведерко, но пикси,
как ни старались, не смогли поднять его — таким оно было для них огромным.
Тогда они нашли маленький ковшик, который как раз могли нести вчетвером,
и с этим ковшиком побежали во двор к колодцу. Мистер Хатчинсон остался
дожидаться их на кухне. Прошла минута, и пять, и десять — пикси
все не возвращались. Наконец, они вернулись. Мокрые с головы до ног, пикси, пыхтя и отдуваясь, тащили ковшик, в котором воды
было на донышке. Плюхнув ковшик у бочки, пикси
взглянули друг на друга и жалобно заголосили:
— Ах, наши кафтанчики, наши чудесные нарядные кафтанчики!
Они насквозь, насквозь мокрые!
Потом они посмотрели, сколько воды принесли, посмотрели на
громадную бочку, и мордашки у них стали совсем несчастные.
— Плохая работа! Плохая работа! — загомонили они, обиженно
глядя на мистера Хатчинсона.
А один из них сказал так:
— Глупые люди! Как у вас все сложно и тяжело! Мы делаем по-другому:
смотри!
И он щелкнул пальцами — раз! — и огромная бочка оказалась
полным-полна чистой, прозрачной водой. Потом пикси
добавил:
— Нет, можно сделать и лучше!
Он снова щелкнул пальцами — и вместо воды в бочке оказалось
белоснежное парное молоко. Мистер Хатчинсон стоял, открыв рот и хлопая глазами.
Довольные пикси засмеялись, лукаво посмотрели на
мистера Хатчинсона и закричали:
— Ну что, видел, как мы работаем?! Доволен ты нашей работой?
— Конечно, конечно, — поспешил ответить тот. Хотя то, что он
видел, трудно было назвать работой, мистер Хатчинсон твердо решил быть всем
довольным и больше не ссориться с пикси.
— Тогда давай другую работу! Давай нам другую работу!
Мистер Хатчинсон взглянул на кухонный стол и увидел, что
кухарка собиралась печь хлеб, но не успела просеять муку. Тогда он сказал пикси:
— Видите этот мешок с мукой? Просейте муку вон в ту кадку и
замесите тесто!
— Хорошая работа! Хорошая работа! — закричали пикси в ответ.
Они отыскали сито, и двое стали держать его над кадкой, а
двое — сыпать муку из мешка. Но мешок был слишком большим и тяжелым, а потому
они его не удержали, и он полетел прямо в кадку, а вместе с ним и сито, и пикси. Поднялось огромное облако муки и окутало всю кухню. Пикси, чихая, с трудом вылезли из кадки — хорошо еще, что
целые и невредимые. Но их мокрые одежки, извалявшись в муке, стали белым-белы.
Пикси посмотрели друг на друга и
запищали:
— Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они
были мокрые, а теперь стали белые, совсем-совсем белые!
Потом они взглянули на тот разгром, который учинили, и
завопили:
— Плохая работа! Плохая работа!
И один из них сказал:
— Нет, так работать, как вы, люди, нельзя! Лучше мы сделаем
все по-другому.
И он хлопнул в ладоши — раз! — и вся мука оказалась в
кадушке, мало того — тесто было уже замешено. Пикси
подумал, подумал и добавил:
— Раз уж тесто готово, почему бы не испечь хлеб?
Он опять хлопнул в ладоши, и вместо теста кадушка оказалась
полной свежего хлеба, ароматного и румяного. Пикси
перестали кукситься, заулыбались и закричали:
— Ну что, умеем мы работать? Доволен ты нашей работой?
— О да! — заверил их мистер Хатчинсон.
— Тогда давай другую работу! Давай нам скорее другую работу!
Мистер Хатчинсон снова осмотрелся вокруг и заметил, что
кухонный очаг совсем зарос сажей и копотью. Недолго думая, он приказал пикси:
— Вычистите этот очаг так, чтобы сверкал!
— Хорошая работа! Хорошая работа! — радостно закричали пикси.
Они подбежали к очагу и принялись старательно тереть его
ветошью. Но очаг был очень велик, а ручонки пикси —
очень малы, и толку от их стараний было немного. Зато перемазались они так, что
стали чернущие и грязнущие. Промучившись минут пять, пикси стали переводить дух, взглянули друг на друга и чуть
не заплакали:
— Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они
были мокрые, потом были белые, а теперь стали черные, совсем-совсем черные!
Потом они посмотрели, много ли сделано, и совсем
расстроились.
— Плохая работа! Плохая работа! — закричали они.
И снова один из них сказал:
— Неужели вы, люди, делаете всю эту ужасную, грязную,
тяжелую работу?! Ведь это можно сделать так легко!
И он свистнул, и в мгновение ока очаг стал таким чистым, что
ни пятнышка сажи на нем нельзя было отыскать. Пикси с
минутку подумал и заявил:
— Нет, так плохо, ведь ты хотел, чтобы он сверкал!
Он снова свистнул, и — мистер Хатчинсон едва смог поверить
своим глазам — очаг оказался сплошь выложен драгоценными камнями. Они сияли так
ярко, что глазам было больно. Пикси развеселились:
— Ну что, здорово мы работаем? Доволен ты нашей работой?
— Да… — с трудом смог вымолвить мистер Хатчинсон, пораженный
всем, что увидел, до глубины души.
— И ты не станешь больше называть нас «бесовскими тварями»?
— Нет, никогда в жизни!
— Вот и хорошо! Вот и славненько! — зачирикали довольные пикси.
И они хотели было пуститься в пляс, но при взгляде на свои
погибшие кафтанчики опять немножко расстроились и передумали. Пикси о чем-то посовещались между собой, а потом заявили мистеру
Хатчинсону:
— Мы трудились для тебя полдня, устали и испортили свои
красивые новые кафтанчики. Будет справедливо, если мы возьмем тебя с собой в
нашу страну, чтоб ты тоже немножко потрудился для нас!
— Подождите! Подождите! — закричал мистер Хатчинсон, но было
уже поздно. Он услышал нежный звон, перед глазами у него замелькало, а потом он
обнаружил, что стоит на лужайке, покрытой мягкой ярко-зеленой травой. Вокруг,
куда ни глянь, росли чудесные цветы, и со всех сторон к нему бежали любопытные пикси. Он понял, что пикси
перенесли его в Волшебную Страну, и сердце его упало. Смертным не место в
Волшебной Стране. Выбраться из нее в обычный мир очень непросто, а те, кому это
удавалось, потом всю жизнь не могли забыть ее и тосковали. Но мистер Хатчинсон
решил не падать духом и постараться сделать все, чтобы уже сегодня вернуться
домой.
Тем временем доставившая его четверка пикси
куда-то исчезла и вернулась через пару минут расфуфыренная, одетая во все
новое. Они весело подбежали к мистеру Хатчинсону и спросили:
— Ну как, нравится тебе наша страна?
— Она прекрасна, — ответил мистер Хатчинсон, и не покривил
душой. Никогда он не видел такого веселого неба, таких ярких красок и небывалых
цветов. Даже воздух здесь был какой-то особенный, ароматный и нежный. Казалось,
все вокруг полно смешливого, искрящегося веселья. Мистер Хатчинсон вдруг
почувствовал, что помолодел на пару десятков лет, и ему перестало так уж сильно
хотеться домой. Но он знал, что таковы чары Волшебной Страны и смертным нельзя
им поддаваться.
Пикси, собравшиеся поглазеть на
человека, хотели было устроить вокруг него веселый хоровод, но четверка
одернула их:
— Нет, погодите, сейчас не время для веселья! Сначала этот
человек должен потрудиться для нас, как мы трудились для него, а вот потом…
— А потом, — осмелился вставить слово мистер Хатчинсон, — я
прошу вас отправить меня домой.
— Как? — удивились пикси. — Ты не
хочешь повеселиться с нами? Глупый человек! Ну хорошо, пусть будет по-твоему. А
теперь вот тебе первое задание! Видишь эти синие цветы, что растут неподалеку?
Мистер Хатчинсон оглянулся и увидел множество красивых и
нежных цветов, похожих на колокольчики. На их чашечках тут и там сверкали
бусинки росы.
— Эти цветы, — объяснили ему пикси,
— мы называем «росинки». Мы собираем с них росу и пьем вместо вина. А сейчас ты
должен собрать столько росы, чтобы наполнить эту бочку!
Бочка была немногим больше обычного стакана, и мистер
Хатчинсон приободрился. Задание казалось ему не таким уж сложным, к тому же его
утешало, что пикси обещали не удерживать его и отпустить
домой. Он взял «бочку» и крохотную золотую ложечку, которой надо было собирать
росу, и отправился трудиться. Пикси гурьбой побежали
за ним, чтобы посмотреть, как он справится с их работой.
Однако собирать росу оказалось куда как непросто. Здесь
требовались ловкость и усердие, а мистер Хатчинсон не отличался ни тем, ни
другим. Лепестки «росинок» были такие гладкие, что стоило легонько тряхнуть
цветок — и вся роса летела на землю. К тому же ложечка была такой малюсенькой,
что мистер Хатчинсон мог держать ее только двумя пальцами, а о том, чтобы ловко
орудовать ею, не было и речи. Вскоре мистер Хатчинсон понял, что набрать стакан
росы для него не легче, чем вычерпать море. Пикси,
глядя, как он неловко топчется в зарослях «росинок», тоже это поняли.
— Глупый человек! — закричали они презрительно. — Ты упрекал
нас, что мы не трудимся, а сам не можешь справиться с такой легкой работой!
Хватит проливать драгоценную росу, иди сюда!
Мистер Хатчинсон, пунцовый от досады и смущения, подошел к
ним и сказал:
— Я так неловок оттого, что эта ложечка чересчур маленькая
для меня.
— Зато твоя бочка была чересчур большая для нас, но мы не
жаловались! — совершенно справедливо возмутились пикси.
Мистер Хатчинсон выглядел таким пристыженным и несчастным,
что пикси вскоре пожалели его и перестали ругаться.
— Ну ладно, — сказали они, — не расстраивайся. Сейчас мы
дадим тебе такую легкую работу, что ты точно с ней справишься! Знаешь ли ты, из
чего мы печем хлеб?
Мистер Хатчинсон, конечно, не знал.
— Видишь пылинки, что кружатся в солнечном луче? Мы ловим
их, просеиваем и печем из них хлеб. Вот тебе сито, вот мешок. Набери для нас
полный мешок пылинок!
«Сито» было размером с наперсток, а «мешок» сшит из двух
лепестков розы. Мистер Хатчинсон совсем пал духом, но покорно взял и то, и
другое и принялся ловить пылинки. Они весело плясали в солнечном луче, ловко
ускользая от всех неуклюжих попыток мистера Хатчинсона поймать их. Он кидался
за ними то туда, то сюда, размахивая крошечным мешком, но не смог поймать и
дюжины. Пикси недоуменно смотрели, как мистер
Хатчинсон мечется по лужайке, словно слон, решивший поступить в кордебалет, а
потом не выдержали и расхохотались:
— Глупый человек, прекрати, а то мы надорвем животы от
смеха! Так ты и за год не наловишь мешок пылинок! Как же ты мог упрекать нас,
что мы не трудимся? Сам-то ты совсем не умеешь работать!
Понурый вид мистера Хатчинсона вновь заставил пикси смягчиться.
— Прости нас, — попросили они. — Мы больше не будем
насмехаться над тобой. Вот тебе последнее задание — может, хоть его ты
выполнишь! Мы собираемся завтра на бал к Золотой Королеве и уже сшили чудесные
наряды, но наши башмаки нечищены. Почисть их для нас!
Перед мистером Хатчинсоном тут же выросла горка крохотных
башмачков, ему дали пару щеток, размером с ноготь мизинца, и он скрепя сердце
приступил к работе. Башмаки пикси были сделаны, как и
вся их одежда, из лепестков цветов, а подметки были из жучиных
крылышек. Они были такие хрупкие, что их было боязно даже взять в руки, не то
что чистить. К тому же они были сплошь увешаны крохотными колокольцами,
за которые то и дело цеплялась щетка. Когда мистер Хатчинсон порвал первый
башмачок, пикси хором стали его утешать: мол, ничего
страшного, это бывает. Когда он порвал второй, они принялись кричать, чтобы он
был осторожнее. Когда же он порвал и третий, и четвертый, и пятый, пикси отобрали у него щетки и заявили:
— Такому работничку, как ты, ничего нельзя давать в руки!
Посмотри, что ты наделал! Ты что, хочешь чтобы мы отправились на бал к Королеве
босиком?
Мистер Хатчинсон принялся оправдываться и просить прощенья,
но на этот раз пикси были неумолимы.
— Ты говорил о нас, бесстыжий болтун, что мы «бесовские
твари», потому что, якобы, не умеем работать! Но мы сделали всю тяжелую и
грязную работу в твоем доме, не жалуясь и не прекословя. А вот ты — ты и есть
настоящая бесовская тварь, потому что умеешь работать только языком и портишь
все, к чему ни прикоснешься! Тебя нужно как следует наказать!
Мистер Хатчинсон упал на колени и стал умолять пощадить его.
— Я вижу теперь, — причитал он, — как не прав я был! Все
беды — от моего длинного языка, которому я давал волю! Но теперь, обещаю, я
буду следить за своими речами и не позволю себе ни одного лишнего слова!
— Разве можно верить людским обещаниям? — презрительно
сказали пикси. — Нет уж, мы сами позаботимся, чтобы
ты впредь не распускал язык! Отныне, как только ты захочешь поучать
кого-нибудь, из твоего рта будет нестись лишь хрюканье и лай. А теперь
проваливай, и радуйся, что так легко отделался!
Перед глазами мистера Хатчинсона вновь засверкало, в ушах
зазвенело, а через несколько секунд он уже сидел в своем кресле, растерянный и
оглушенный. С полчаса он приходил в себя, а потом отправился на кухню, чтобы
проверить, не привиделись ли ему эти необычайные приключения.
Едва он вошел туда, как зажмурился от нестерпимого сияния
драгоценных камней в кухонном очаге. Пикси не стали
отнимать у него этот дар, а может, самоцветы так мало стоили в их глазах, что
они и вовсе не придали этому значения. Еще теплый хлеб лежал на столе, а бочка была
полным-полна молока. Убедившись, что ему ничего не померещилось, мистер
Хатчинсон запер на замок дверь кухни, чтобы избежать расспросов слуг, и
отправился в «Зеленый Лев» успокоить свои расстроенные нервы кружечкой портера.
Усевшись в уголке и прихлебывая душистый портер, мистер
Хатчинсон почувствовал нестерпимое желание произнести свою всегдашнюю
проповедь. Да и все посетители искоса посматривали на него, словно удивляясь,
что это мистер Хатчинсон помалкивает. Мистер Хатчинсон встал, принял подобающий
благообразный вид и заговорил… если, конечно, это можно так назвать. С уст его
слетало лишь «хрю-хрю» и «гав-гав», а больше — ни слова!
— О! — сказал кабатчик. — Такая рань, а наш праведник уже
надрался!
Мистер Хатчинсон, не помня себя от стыда, поспешно выскочил
за дверь, и больше в «Зеленом Льве» его не видели.
С тех пор с мистером Хатчинсоном произошла разительная
перемена, которой не могли нарадоваться его соседи. Он стал молчалив и тих,
поучений от него больше никто не слышал, а когда ему задавали вопрос,
относящийся к его прежним проповедям, отказывался даже заводить об этом
разговор. Кроме того, он вновь занялся торговлей, поставив ее на самую широкую
ногу, — ибо самоцветы пикси, вопреки обыкновению, так
и не превратились в мусор и черепки.
* * *
