Воспоминания детства: Эрнст
Теодор Амадей Гофман, таинственный сказочник, книжка которого лежит у меня под
подушкой. Начитавшись, вижу во сне огромную ёлку, вокруг которой в вальсе
зимней сказки закружились дети, игрушки, цветы и подарки. Маленькая поломанная
кукла, обернувшаяся прекрасным принцем, злобные мыши, волшебным образом
уничтоженные рукой маленькой девочки. «Щелкунчик», как и любая сказка –
воплощение мечты. Может быть, поэтому детский хореографический коллектив был
назван этим именем, ведь неистребимое в человеке, а тем более, в ребенке,
желание Чуда воплощается в танце так гармонично, как, наверное, ни в одном
другом виде искусства.
Мы беседуем с Екатериной Анатольевной Сомовой,
руководителем образцового хореографического коллектива «Щелкунчик»:
– Основателем «Щелкунчика» была Лидия Семеновна Чанаева, заслуженный работник культуры, удивительный
человек. Балерина в прошлом, она захотела организовать у нас некое подобие
хореографического училища. На тот момент в нашем городе его не было, и в Театре
оперы и балета в основном танцевали выпускники пермской школы.
Сначала был образован танцевальный кружок. Лидия
Семеновна проводила набор по школам, и так собрала первых ребят. Я сама –
второй набор. В этом году у меня юбилей - 30 лет в «Щелкунчике». Потом
коллектив был назван хореографической школой.
После занятий мы
сидим в небольшом кабинете. Екатерина Анатольевна увлеченно рассказывает,
диктофон пишет, а я смотрю на нее и невольно думаю…
Молодая обаятельная женщина, связавшая свою жизнь с искусством. И не
просто с искусством, а с той его «изнанкой», которую многие себе не
представляют. За потрясающими воображение концертными танцевальными номерами
стоит труд поистине каторжный, труд многих недель, месяцев и даже лет.
Ежедневная черновая работа по отработке у детей рефлексов, точности движений,
пластических навыков, повторение, повторение и еще раз повторение (которое в
данном случае – мать Красоты и Вдохновения). Ради чего? Что привело ее на этот
путь, отнюдь не усыпанный розами?
- Родители
были как-то связаны с балетным искусством?
– Никто не связан. Мама радиофизик, папа –
математик. Но понимаете, у меня такая семья. Папа очень увлекался историей,
литературой, великолепно рисовал, у нас картины были дома. Он очень хотел
мальчика, а родилась я. Потом родилась вторая девочка, моя младшая сестра. И
папа сказал: «Раз уж родились девчонки, дам им полное светское образование».
Поэтому нас учили, как положено, по полной программе: музыке, балету, языкам,
рисованию… Нас учили кататься на лошадях. Не все привилось, – к счастью или к
сожалению, не могу сказать: рисовать я не умею. Музыка... Я училась даже не в
школе, а в студии, потом пересдавала экзамены в ДШИ № 8 и второй диплом
получила, просто сыграв программу. Потом было музыкальное училище, которое
осталось незаконченным. До этого я успела поучиться в Университете на ВМК. А
куда я еще могла пытаться поступить, если у меня мама физик, а папа математик? (улыбается) Я бросила университет на 3
курсе. Вот Наталья Юрьевна не бросила, закончила! А я все какими-то сложными
путями шла… Но в детстве всё время мечтала, и в школьных сочинениях на тему
«Кем быть?» писала – «балериной». Не знаю почему. Хотелось здесь работать…
Лидия Семеновна Чанаева не очень любила людей со
стороны, она считала, что все должны быть свои, радеющие за идею, и вот в этом
году мы к этому пришли: остались вдвоем.
2 молодые женщины – и 300
девочек разного возраста – от 5 до 25 лет. Огромная семья, где каждый человечек
живет и дышит в ритме танца, где каждая радость – общая, а любая трудность – на
всех. Семья растущая – за эти годы через «Щелкунчик» прошло более 3000 юных
танцовщиц, и сегодня многие из тех, кто вышел из этих стен, приводят сюда уже
своих дочек.
- Еще при Cоветском Cоюзе Щелкунчик стал
лауреатом Всероссийских конкурсов, он удостоен диплома Большого Театра. Я
затрудняюсь сказать точные годы. Потому что документы, которые подтверждают эти
данные, утеряны после смерти Лидии Семеновны.
Он неоднократный участник всех наших городских
мероприятий, на новогодних кремлевских филармонических елках. Мы там танцуем
уже, наверное, лет 20.
Самым сложным был конкурс в 2001 году, в Перми. Мы
привезли оттуда два лауреатских диплома: в современной хореографии и в
номинации классический танец. Но это было самое страшное для меня решение: я
повезла коллектив в колыбель балета. Мало того, мы вообще впервые поехали
куда-либо, потому что Лидия Семеновна как-то не очень верила в пионерские и
комсомольские организации, не очень «тусовалась» с
властью, все больше с актерами, с актерской средой, поэтому мы никогда не
ездили в «Артек», мы никогда не ездили в «Орленок», ни на какие «далекие»
конкурсы, мы никогда толпой в 60 человек не скакали на сцене подскоками. В
Щелкунчике всегда была какая-то камерность, культура, образование, учеба – это
было основным. Не только количество детей и радость их пребывания здесь, хотя и
это тоже. Но, помимо того, что детям должно быть комфортно, я считаю своей
основной задачей научить грамотности, чтобы они, по крайней мере, вышли в мир
грамотными людьми, умеющими отличить хорошее от плохого.
– Нести в мир высокое искусство?…
- Да, мы это можем. Если мы уж занялись этим делом. В
той же Перми знаменитый режиссер Игорь Шаповалов как-то вышел на сцену перед
конкурсом и сказал, что в классике не может быть самодеятельности. Она по определению
должна быть профессиональной. Тем более, в Щелкунчике работала знаменитый
педагог Рахманова Галина Борисовна. Это дочь бывших наших солистов балета
Золотовой и Рахманова, а Золотова была первым методистом балета в стране, и ее
ученики – солисты Большого Театра. Ее школа - это высокие классические
традиции.
А когда пришла перестройка, из классического
коллектива мы превратились в коллектив, который способен овладеть ЛЮБЫМ видом
хореографии. То есть после классики можно идти и танцевать джаз, модерн,
народный танец, после классики можно танцевать ВСЕ. А вот после народного танца
нельзя танцевать классику. После него нельзя танцевать джаз, нельзя танцевать
модерн. Эстрадное направление тоже очень ограниченно, очень сложно в нем
работать, потому что нужно постоянно следить за модой. А в совершенстве все
равно этими видами не овладеешь, не занимаясь серьезно классическим танцем. Да,
мы официально образовательное учреждение, и вроде бы должны учить всех, но,
понимаете, все не могут танцевать балет. Это искусство не для всех.
Мы целенаправленно приучаем детей к красоте: очень
внимательно следим за музыкальным материалом, у нас очень хорошие пианисты,
которые умеют играть, умеют подать музыку так, как хочется; весь репертуар
очень тщательно подбирается. Я не люблю номера-однодневки. Мы никогда не ставим
номер, который сегодня станцевал, затратил огромные деньги на костюмы, на
фонограммы, - а завтра он устарел и никому не нужен. Мы стараемся брать в
репертуар номера, которые будут «вечными».
- Это
красота, ощущение которой вы пытаетесь прививать детям, нести зрителям…
- Для нас это не красота. Как для каждого человека
– это работа… Каждый день руководителя хореографического коллектива и
хореографа-репетитора – достаточно однотонный рутинный труд…
И дети, они тоже все понимают. Вы думаете, они с
большим удовольствием 3 часа на пуантах скачут? Я вас уверяю: нет, конечно. Это
труд, адский труд. Когда без туфлей - это проще, легче дается. Дольше учится,
но легче дается. А классика - это лишение. Это боль, которая помимо красоты.
Вся закулисная жизнь очень тяжелая, и поэтому у нас не задерживаются дети,
которые не умеют терпеть, не умеют себя в чем-то ограничивать… Наша жизнь здесь
- это образ жизни, это болезнь. Да, мы просто больные танцем люди.
Тут в класс забежали
девочки и мы немного отвлеклись, чтобы задать им несколько вопросов:
- Расскажите,
как вас зовут и как вы пришли в «Щелкунчик»?
- Меня зовут Катя Королева. Я в Щелкунчике уже 9 год.
Моя мать занималась балетом, вся семья должна быть балетная, и поэтому меня
привели в Щелкунчик в возрасте 5 лет. Я встала к станку и меня сразу же
приняли.
Меня зовут Настя Белохонова.
Я здесь учусь быть солисткой. Когда я сюда приехала – я уже три года занималась
танцами. И когда Алиса, одноклассница, предложила мне сходить на концерт, мне
очень понравилось, я была в восторге от того, как здесь танцуют. Меня просто
потянуло сюда.
- Ты помнишь
свое первое впечатление от каких-то балетных па?
- (Катя)
Помню. Самый первый был «Полонез». У нас были юбочки такие красивые, в горошек.
Мы первый раз вышли на сцену, улыбнулись, и нас сразу все полюбили. У меня есть
младшая сестра, которой сейчас тоже 5 лет скоро будет, и мы хотим ее тоже
отдать в балет, чтобы она пошла по моим стопам.
- Что для
тебя танец?
- (Настя)
Танец – это, наверно, один из видов искусства, при помощи которых мы можем
выразить свои чувства, свои настроения, показать себя на сцене.
- Какие
чувства ты выражаешь в танце?
- Все зависит от танца. Если танец грустный, то там
надо, наверно, свои переживания передать, полностью вложиться в него. А вот
девочки танцевали Бенсона - это один из таких танцев, который просто без
настроения, без чувств нельзя танцевать, хоть какая-нибудь маленькая частичка
должна вложиться в этот танец, поэтому он считается у нас одним из самых
эмоциональных, и чем больше ты будешь улыбаться, тем ярче он получится.
Продолжаем разговор с
Екатериной Анатольевной:
- В свое
время Фокин, приехав в Россию, изменил представление о балетном искусстве,
поставил его на новую основу. Что именно он изменил? Что из классического
наследия вы используете сейчас?
- Фокин и Нижинский впервые взяли инструментальную
музыку - инструментальную и стали под
нее танцевать. До них танцевали только под специальную балетную музыку.
Но и балетная музыка - разная. Это не только
Чайковский. Да, «Лебединое озеро» - очень красивая музыка! Но есть еще
Глазунов… Он его ученик, но он тоже создал очень много красивого. Просто у нас
немножко замучили Петра Ильича. А у нас есть потрясающие балеты Минкуса. У нас
есть Баядерка, которая никогда не шла в нашем театре, потому что ее станцевать
некому. Есть такие балеты как Корсар, которые, извините, идут ТОЛЬКО Мариинском
театре! Никто не может Адана поставить нигде...
- А вы могли
бы?
- Нет, конечно.
Я даже браться за это не буду. У нас проблема в том, что за все хватаются
дилетанты. Я не профессиональный балетмейстер. Я хореограф, я педагог-репетитор,
и горжусь этим. Я грамотно учу людей, и я могу пригласить того же
балетмейстера, который приходит и за два дня оставляет мне программу, которую
мои дети берут с легкостью. Каждый должен заниматься своим делом. Если все
сейчас начнут ставить, то у нас ничего для истории не останется. Проблема
нашего города и нашей действительности в том, что в нашем городе нет хороших
режиссеров, их надо приглашать.
Нет менеджеров от искусства. Детское искусство
почему-то востребовано за границей, например, но не востребовано в нашей
стране. Мы даже не можем себе позволить гастрольный тур по области! Любому
приличному коллективу нужен отдельный менеджер. Потому что если мы уйдем со
своего рабочего места, нам нечего будет показыватьУ
нас ежедневный рутинный труд: батман - дэ дю - дэ плие, батман - дэ дю - дэ
плие, и никуда мы от этого не уйдем, иначе у нас не будет школы.
Понимаете, в XIX веке были предпосылки для появления гениев -
Петипа, Чайковский,
- Какие
предпосылки?
- Как какие? Общество было высокообразованное. Было
откуда взяться! Кого можно было удивить игрой на фортепьяно? Или знанием языка?
Кого в те времена удивишь знанием литературы и цитированием любых современников?!
Сейчас вы видите таких людей? Их мало! И они не кичатся этим… Он стесняются!
- Дети,
которых обучаете Вы - они потом будут заниматься балетом профессионально?
- Я надеюсь, что нет... Я считаю, что они все –
хорошо выученные в самодеятельном искусстве люди. Они могли бы танцевать в
мюзикле, на среднем уровне. Вы понимаете, о чем я говорю? Я очень уважаю Волочкову. Но для меня она – не звезда мирового балета и
никогда ею не будет. Поэтому есть другие, которые, действительно – звезды.
- Кого Вы
можете причислить к таковым?
- Их много… Махалина, Лопаткина, Цискаридзе,
Колесникова… Это высокие профессионалы. Я мечтаю посмотреть Цискаридзе,
например, как он репетирует, как он вообще стоит. Я думаю, что если бы у меня
была такая возможность, я бы вообще куда-нибудь в шторку заглянула. Я считаю,
что это – да, звезда. Я с упоением слушаю все интервью с Плисецкой. Такая умница!
- Искусство в современной ситуации не может выживать само по себе.
Кто-то должен помогать… Либо надо менять ситуацию.
- Я не люблю мыслить абстрактно, мне хотелось бы,
чтобы в нашем городе как-то объединились люди культуры и люди образования. Есть
много вполне профессиональных людей, которые могли бы больше внимания уделять
детям и не спрашивали бы руководителей коллективов, а что вы можете дать
взамен? А мы очень много даем. Мы воспитываем детей, понимаете? Ведь ребенок,
который занимался здесь, - ему уже есть куда пойти. Они здесь вырастают. Мы их
любим, они для нас семья. Если у них что-то случается - то для нас это событие,
это случается в нашей семье. Потом девочки выходят замуж, рожают детей и уже их
приводят сюда.
Сейчас очень много говорят о меценатстве, но я,
например, изначально сама ничего не жду от государства, ничего не жду от
родителей. Я считаю, что никто никому ничего не должен, и если ты чем-то
недоволен, - ты волен уйти. Не надо говорить, что я не буду работать, потому
что мне мало платят, а раз нам ничего не платят - мы не будем ничего делать. Это
неправильно.
Но детей надо как-то поощрять! У нас много богатых
людей. И я хочу им пожелать, чтобы они бескорыстно вкладывали деньги в детей. Я
вас уверяю, что верные детям люди никогда эти деньги не возьмут себе. Мы не
работаем на карман. Мы можем их взять на какие-то конкретные вещи - ради
поездок, костюмов, новых танцев. У нас учатся преимущественно дети служащих.
Так вот когда мы поехали в Пермь, у меня старший состав сидел и плакал! Девочки
вообще в первый раз ехали в поезде! Если мы их никуда не вывезем, они никогда
никуда не поедут! У них нет на это денег.
Заметьте, мы не говорим: «дайте нам денег», мы
готовы их отработать: «Щелкунчик» владеет двумя полными концертными
отделениями, мы способны выступать по 3 часа. Мы репертуарный коллектив, который
в любой момент может дать полноценный концерт, - гастрольный, не гастрольный,
не важно, на большой сцене или на маленькой - все равно, в концертном зале или
на корпоративной вечеринке. Мы можем всё!
- Что бы Вы
хотели изменить?
- Мне, например, хотелось бы изменить не положение
искусства вообще, а конкретное положение конкретного коллектива, и не только
моего. Я считаю, что у нас область - одна из самых танцующих. У нас очень много
сильных коллективов. И иногда задевает самолюбие, когда например, на дни
города, на какие-то праздники приезжают коллективы из других городов, и
демонстрируют просто низкий уровень.
У нас в городе более 10 серьезных коллективов, в
которых занимается 300-500 детей: «Счастливое детство», «Радуга», «Пионерия»,
«Ракета», «Юность»… Это то же самое искусство. Да их очень много! Целая
ассоциация хореографии!
- И есть
такая ассоциация?
- Нет! Более того, я считаю, что мы получили полный
плевок от нашего руководства культуры в прошлом году, когда был когда был
конкурс «Российский Олимп», позорный конкурс, который проходил в нашей
нижегородской области, на открытии которого не выступал ни один сильнейший
коллектив города. Более того! Ни один коллектив города не был допущен к конкурсной
программе, хотя все проходило на нашей площадке. Потому что мы бы взяли все
премии!
- Откуда у
нас такое количество хороших коллективов?
- Несколько лет назад к нам приезжали немцы. Они
были просто в шоке от нашей системы образования! Вот это надо сохранять! А нас
пытаются зажать. Уничтожить… Нужно поддерживать дополнительное образование,
потому что это наше будущее! Плюсы дополнительного образования – это то, что в
хореографическом училище люди получают профессию, и оттого получаются немного «однобокие».
Там нет нормального среднего образования. Наши ученики-выпускники, может быть,
не владеют гениальной балетной техникой, но все-таки в полной мере освоили это
искусство и, я вас уверяю, доводят зал до экстаза своим искусством. Они
являются учениками вузов, они получают нормальные человеческие профессии, они
полноценно развитые люди. Представляете, когда в вузе празднуют день
факультета, например, и вдруг педагог надевает пачку, встает на пуанты и
танцует… какая будет реакция? У нас есть такие, в старшем составе танцует
преподаватель вуза! У нас есть кандидаты наук… Вот это - ценно. А потом я им
говорю: «Девочки, копите фотографии, пленки с концертов - показать детям. Я сейчас
расстраиваюсь, что в наше время не снимали и, например, мне сыну показать нечего,
только какие-то отдельные снимки. Но это не то.
- Какую
музыку вы используете в постановках?
- Вот девочки вам в интервью говорили: Бенсон,
Бенсон... Они все же немножко врут. На самом деле не любят они Джорджа Бенсона,
не понимают они гениальности этой музыки, что он единственный в мире музыкант,
который в совершенстве имитирует голосом гитару. Он вообще единственный это
делает. Реально им нравится, пока всякая ерунда, попса. Но наша-то задача
другая. И мне все равно - нравится им это сейчас то, что мы им даем, или нет.
Моя задача – воспитать у них вкус, чтобы они знали что-то помимо попсы. Хотя и
попса в своем роде - это даже хорошо! Не будешь же под Джорджа Бенсона
развлекаться на вечеринке! Не прет (улыбается)…
Бенсон, на мой взгляд, это классика, он не надоедает. Есть у нас и Back Street Boys, сто лет назад номер сделан был в современной хореографии, и я никогда
не буду менять музыку, потому что это тоже классика, пусть в современной попсе.
- Если музыка может быть такой разной – что тогда делает танец
настоящим искусством? Что Вы в него вкладываете?
- Я вообще - за глубину, за мысль, я считаю, что
детская хореография бывает разной… Для меня есть коллективы, которые танцуют, а
есть коллективы, которые «пляшут»! Знаете, как это бывает: веселое детство,
хорошее поведение, родители радуются, пуанты, подскоки, белые трусы, все
вылезли на сцену. Все 60 человек скачут, синхронно или несинхронно,
а педагогам все равно. Визг, писк, крик и все «супер».
У нас этого нет. Я – за длительное обучение. Я преклоняюсь перед моими
учителями: Рахмановой, Чанаевой. Они говорили: «Сцена
– это храм искусства». Прежде чем на сцену выйти, ты должен что-то уметь.
- То, что вы говорите, и есть классика! Это некий аристократизм духа.
- Хотелось бы его вернуть. Настоящую КУЛЬТУРУ. Культуру
внешнего вида… Начинается это с педагогов: мы не можем позволить себе прийти
грязными, неопрятными на урок… Это, кстати, пошло от моих педагогов. Мы не
можем допустить, чтобы концертмейстеры сидели с неухоженными руками. Я много
лет проработала на хореографическом отделении в детской школе искусств номер 8,
и, когда приходила на педсовет, никак не могла понять: «Господи, такое красивое
искусство – музыка… Но почему все такие страшные? Почему никто за собой не
следит? Это ведь тоже «культура»! Культура следить за своим здоровьем, за своим
внешним видом». Я помню свою учительницу литературы, которая была по тем
роскошной временам женщиной. Но что значит - роскошной? Она просто была
ухоженной. Тогда у всех всё было одинаково: голубые тени, красная помада. А
тех, кто осмеливался выделяться – было мало.
Я считаю, что ты не имеешь права являться на урок в
плохом настроении. Дети как губки, они всё впитывают, все запоминают! Они даже
замечают, когда ты меняешь духи. Они тебя копируют. И пусть они лучше копируют
хорошее, чем они будут копировать плохое. Сам учебный процесс – он гораздо
важнее, чем сцена и все остальное. Я – за учебу. Я за то, чтобы все
преподаватели, особенно которые работают в искусстве, да в любой педагогической
деятельности, пытались дать знания максимально. Всему, чему можно научиться в
этой жизни, можно научиться только в детстве. Потом на это нет времени!
Понимаете? Потом начинается взросление, семьи…
- Но
соприкосновение с классикой помогает?
- Я думаю, что это совершенно разные вещи.
- То есть
она не дает какого-то внутреннего стержня?
- Стержень – внутри человека. Если человек
занимается балетом, то никаких гарантий нет, что он не будет выпивать, не будет
употреблять наркотики. Понимаете, есть внутренние ценности и есть внешняя
окружающая среда, люди, с которыми ты общаешься. И дети-подростки чаще не
скажут о том, что они любят. У нас были случаи, девчонка в 16 лет приходила
вдруг на урок выпивши. Я чувствую запах, я накажу, но для подростков она –
герой дня. Хотя половина этого не одобряет. Они внутри считают, что все-таки не
надо бы этого делать. Но в глаза этого не скажут. Для них, для подростков,
очень важно, кто как посмотрел, кто что сказал, кто поздоровался первым, кто
вторым, кто как откликнулся на какую-то просьбу. То, что для нас, взрослых
людей, уже имеет второстепенное значение, - мы все равно воспринимаем друг
друга такими, какие мы есть, - дети воспринимают иначе, и не надо забывать о
том, что у них, если мальчик не позвонил именно в данную минуту и секунду – это
трагедия.
Я абсолютно точно могу сказать, когда девочка
начинает серьезные отношения с мальчиком... Мама может мне говорить, все, что
угодно, о платонической любви с Петей, Васей и Никитой, не это все ни о чем не
говорит, я сразу подхожу и спрашиваю: какие средства предохранения имеются при
себе. Они стесняются, конечно, мнутся, но, вы знаете, с интересом слушают.
- Тонких людей, которые проникают в душу другого человека, тем более
ребенка, мало в этом мире. А хороший педагог должен быть таким.
- Я считаю, что это очень важно, иначе не надо больше
идти в эту профессию. Либо вот ты их любишь, отдаешь все и ничего ты не
требуешь взамен, потому что если хоть какой-то процент, может быть, потом,
спустя какие-то годы, вспомнит, оценит и намекнет, даже не скажет в глаза, ты
по глазам поймешь, что, в общем-то, это замечательно
- Так что
такое «Щелкунчик», в двух словах?
- Трудно объяснить... Кто-то из старших девочек
сказал – это образ жизни. Без этого не можешь. Мне бы хотелось, чтобы девочки
до всего доходили сами и, наверное, основная мысль – это не сломать их. Я не
люблю кучу, не люблю, чтобы все были как одна, одинаковые. Пусть они будут
такие, как есть. Мы учим их думать, мыслить, дружить – и то, что они здесь
дружат, я считаю нашей большой заслугой... «Щелкунчик» – это дружба. Внутренняя
дружба, ответственность не только за себя, но и за других.
Ответственность,
быть может, – ключевое слово разговора. Еще во время занятий, следя за
старательными движениями учениц, за тем, как внутренне-сосредоточенно он
проживают каждое упражнение, я подумала о том, что это искусство – настоящее, а
настоящее искусство – это большая ответственность. Ответственность за Красоту.
Беседовали Анастасия Лямина,
Helen
|
