|
Любимов устроил великолепные, пышные похороны одной
из ярчайших традиций культуры Нового времени, сделал это без какого бы то ни
было намёка на гротеск и издёвку, тепло и ностальгически прощаясь с самой
«человеческой», наиболее близкой к сердцу слушателя музыкой – с романтизмом.
Романтизм умер: Любимов с великим почтением снял, стоя перед усопшим, шляпу и,
неторопливо перебирая камешки и ракушки на морском берегу, так и не ответил на
столь волнующий многих вопрос: а что же будет дальше? Конечно, Алексей Любимов,
со свойственной ему некоторой отстранённостью и склонностью к объективизации,
не дал слушателям понять, согласен ли он с мнением Владимира Мартынова на этот
счёт. Приговор Мартынова суров: эре композиторского творчества пришёл конец.
Постоянно прогрессирующая с каждым веком
индивидуализация каждого произведения искусства к ХХ веку дошла в своём
развитии до абсурда: две волны западного авангарда продемонстрировали
последствия преобладания композиторских средств над художественной целью во
всей своей красе - мы уже знакомы с творчеством Дж. Кейджа
и уже почти перестали удивляться изобретательности К. Штокхаузена
(хотя, с точки зрения слушателя из российской глубинки, задействование
в исполнении произведения квартета из четырёх вертолётов выглядит, мягко
говоря, диковато). Трудно написать произведение, которые бы смогло шокировать
публику начала XXI века (исключение составляет всё тот же Штокхаузен,
который провозгласил американский теракт 11 сентября 2001 года величайшим
произведением искусства); трудно создать в голове музыкальную тему, которая не
напоминала бы своими оборотами одну из тем Моцарта (который, кроме мелодий для
мобильных телефонов, написал ещё столько музыки, что современному композитору
остаётся только позавидовать).
Болезнь ХХ столетия: при фиксации какой-либо новой
музыкальной темы у себя в голове, потенциальный композитор сразу же начинает
терзать себя сомнениями - а вдруг этот шедевр уже кто-то когда-то написал? В
поисках оригинальности он начинает превращать родившуюся мелодию в серию,
играть её на валторне с натуральным строем; получившаяся в результате музыка,
несомненно, оригинальна: только вот слушателей на концертах современной
академической музыки почему-то становится всё меньше и меньше…
Композитор Владимир Мартынов не боится обвинений в
«плагиате». Его «Танцы на берегу» - это сплошной повтор, как в широком, так и в
узком смысле этого слова: техника минимализма, использованная Мартыновым в этом
произведении, немыслима без огромного количества повторений при экспонировании
материала. Более того, он даже не скрывает того факта, что большая часть
используемой в этом сочинении музыки написана не им, а его другом, композитором
Юрием Чернушевичем, ушедшим из жизни в возрасте 19
лет. «Вряд ли это можно назвать произведением в полном смысле этого слова», -
пишет Мартынов. Эту фразу можно прочитать и по-иному: «вряд ли меня можно здесь
назвать композитором». Композитор в XIX веке – это царь и Бог в мире чувств,
творящий в звуках свой эмоциональный мир.
Композитор в ХХ веке – это, в первую очередь,
претензия на оригинальность, неповторимость, новаторство. Что такое композитор
XXI века? Может, это аноним, просто собирающий мозаику из частичек громадного
наследия прошлого – ведь с точки зрения композиторских средств уже нельзя
придумать ничего нового, а что касается тематики классической музыки, так она
во все времена была неизменной: это вечные темы жизни, чувства, любви. Кто
знает, может, композитор XXI века – это тот же самый средневековый монах,
трудящийся в своей келье над распеванием евангельской стихиры на один из восьми
гласов? Всем известно, что всё новое – это лишь хорошо забытое старое.
Достаточно привести пример с интернетом, где понятие
авторских прав на интеллектуальную собственность настолько расплывчато, что до
анонимного творчества здесь остался лишь один шаг. Люди ежедневно скачивают
гигабайты информации, совершенно не заботясь о том, кто её автор (особенно в
нашей стране, где авторские права – понятие туманное не только в интернете). Ещё в XVI веке на Руси практически не
существовало понятия «авторской музыки». От той эпохи нас отделяют всего
каких-то четыре столетия: разве это срок по сравнению, скажем с возрастом
античного наследия?
Быть может, совсем немного времени нас отделяет от
того момента, когда музыка перестанет быть искусством и вновь станет наукой, с
определёнными законами гармонии и дисгармонии. Исчезнет «современная музыка» -
словосочетание, от которого даже в консерватории многих бросает в дрожь (хотя
что каждый понимает под этим понятием – это далеко не всегда понятно). Исчезнут
уже поднадоевшие за авангардный ХХ век претензии на новаторство и изобретение
своего собственного музыкального языка в виде велосипеда с квадратными
колёсами. Исчезнет и сам композитор в привычном нам смысле этого слова, а
лучшими музыкальными сочинениями будут считаться те, которые наиболее адекватно
соответствуют нормам и правилам, отшлифованными годами. А тем временем на
мировой арене появятся другие, «экзотические», азиатские и африканские музыкальные
культуры, в истории развития которых европейцы, затаив дыхание, увидят своё не
такое уж и далёкое прошлое.
А может, всё будет совсем иначе. Как? Алексей
Любимов не даёт ответа на этот вопрос, он просто ставит перед своими
слушателями проблему, предоставляя им самим выбирать возможное её решение.
«Танцы на берегу» - это ответ Мартынова, он во многом эсхатологичен
и безысходен. Не многие были готовы принять его точку зрения, так же, как не
все оказались способными выдержать, сидя в тёмном зале, пятидесятиминутное
исполнение произведения, нотный текст которого занимает несколько страниц. Зато
каждый из слушателей получил в этот вечер удивительную возможность прикоснуться
к четырём шедеврам ушедшей романтической эпохи, воспринимавшейся как сказочное,
нереальное прошлое на фоне усталого мартыновского
настоящего.
И не случайно «романтическое» первое отделение
закончилось не театрально-демонстративным, во многом гротескным Траурным маршем
из 5-й симфонии Малера (который как нельзя лучше подошёл для начала торжественного
похоронного обряда), а именно Первой сонатой Берга – «больным»романтизмом,
заражённым тоской, безнадёжностью и хроматизмами (вирусами, из которых позднее
разовьётся u1076 додекафония). Между сонатой Берга и «Танцами на берегу»
Мартынова лежат 94 года безумного ХХ века, но, кто знает, может быть, Берг уже
тогда предчувствовал, что в новом тысячелетии композиторам не останется ничего
иного, кроме как перебирать камешки и ракушки на морском берегу?..
В перерыве, сразу после первого отделения, в своей
небольшой речи Любимов сказал, что он бы не хотел, чтобы этот концерт был
воспринят как «вечер фортепианной музыки». Он мог бы и не говорить этого – на
его концертах сознание слушателей переносится из привычной всем сферы проблем
пианизма в совершенно иные области мышления. Что бы ни творил на сцене Любимов
– будь это хоть погребальный плач по всей европейской культуре – люди в зале
внимают ему с затаённым дыханием: ведь они чувствуют, что перед ними ни кто
иной, как настоящий Художник, в руках которого сосредоточена вся музыкальная
история многих и многих веков.
Руслан Разгуляев
|
