Статьи  |  Роман пианиста

На открытии нового концертного сезона Нижегородской государственной академической филармонии им. М. Ростроповича впервые в Нижнем Новгороде играл пианист Михаил Рудь (Франция). Это человек неповторимой индивидуальности, пестрые и калейдоскопичные факты биографии которого, на первый взгляд, сложно выстраиваются в стройную определенную траекторию. Исключительное и возможное его жизни пересеклись в особое сцепление человеческих взаимоотношений и жизненных обстоятельств, придав черты мифичности его прошлому. Михаил Рудь с одинаковым искусством играет на рояле и занимается писательской работой. Окончив Московскую консерваторию по классу Я. Флиера, Рудь завоевал первую премию на конкурсе имени Маргариты Лонг в Париже. А по его пьесе, написанной по одноименной книге Шпильмана «Пианист» (по которой позже Р.Поланский снимет фильм), величайший режиссер Питер Брук в театре «Буфф дю Нор» поставил спектакль. Исполнительская манера М. Рудя не укладывается в рамки чисто фортепианной технологии. Он подходит к музыкальной композиции как драматург. Сюжетная линия исполняемых им произведений очень рельефна. Его пиано – сфера непроявленного, тишина, из которой рождается действие, словно еще не открытая книга в руках читателя. С первых же нот Ре-бемоль мажорного ноктюрна Шопена его легкие агогические шлейфы приводят душу в необъяснимый трепет. Зато бас в до-минорном ноктюрне - суровый и непреклонный двигатель событий. Рудь мыслит протяженными временными пластами, строящимися у него на смене динамически контрастных эпизодов. И одновременно каждый его кадансовый оборот, находится он внутри фразы или на границе более крупного раздела, – это художественный "рычаг", направляющий музыкальную стихию в иную плоскость. Такая процессуальность захватывает. И даже может показаться, что из-за откровенной порывистости и стихийности жесткого каркаса времени в его интерпретациях не существует. В исполнении М.Рудя эпизоды в сонате си-минор Ф. Листа как будто накладываются друг на друга, а в фуге – время предельно сжимается. Его кульминации – всепоглощающие полны драматизма и отчаянных взрывов. Михаил Рудь: «Нам дан слишком короткий период жизни, всего каких-то несколько десятилетий… Его нужно пройти и сделать все возможное. Мне всего недостаточно. Я энтузиаст, меня масса всего интересует. Вне концертной деятельности занимаюсь странными вещами… это то, что мне интересно и меня возбуждает. Это, наверное, вопрос характера». У пианиста очень плотный график. На прошлой неделе он играл сольную программу в зале Champs-Elysees. До этого, в конце августа в Мексике делал новый спектакль «Петрушка» на музыку И. Стравинского, в котором были задействованы куклы, мимы, маски, театр теней, а сам Рудь был волшебником, кудесничающим за роялем. Во время исполнения «Петрушки» в концертном зале Нижегородской филармонии рояль, действительно, на время превратился в вертеп. Из его открытой крышки взмывали один за другим персонажи балета. Во вступительном фортепианном арпеджио глупенькой балерины Рудь сумел передать всю полноту ее "мнимой" одухотворенности. А тупая мужественность Арапа противостояла каскадам дьявольских арпеджио Петрушки, рисующих игрушечного плясуна, «только что сорвавшегося с цепи». Вместе с первым фортепианным концертом С. Прокофьева М. Рудь исполнил премьерное для Нижнего Новгорода Каприччио для фортепиано и ансамбля духовых чешского композитора Леоша Яначека. Михаил Рудь: «Наша роль – пропогандировать музыку, которой верим. Люблю программы, в которых известные произведения сочетаются с малоизвестными. Я играю всю музыку Яначека, всю записал. Считаю, что этот композитор занимает величайшее место среди композиторов ХХ столетия. «Каприччио для левой руки» написано по просьбе пианиста, который потерял возможность играть правой рукой, но в отличие от богатого австрийского пианиста П. Витгенштейна, заказчика М. Равеля, С. Прокофьева, Р. Штрауса, чешский пианист был бедный и скромный. Яначек ему сделал подарок. Сначала произведение называлось “Вызов судьбе”, но потом композитор снял его. Сочинение для меня очень сложное. Это не та сложность в каденциях Равеля, которая слышна. Это сложность, когда в музыку нужно “войти”». Перед началом я сыграю несколько коротких произведений Яначека из цикла “По заросшей тропинке”, чтобы слушатель мог ощутить совершенно особую атмосферу музыки композитора. Мы знаем Сметану, Дворжака, Мартину – у него нет с ними ничего общего. У него свой язык, который не имеет ни предшественников, ни последователей. Вот мы разговариваем сейчас, а он бы сидел и писал бы какие-то ноты, потому что для него речевые интонации – это уже материал для произведений. Когда читаешь его дневники, понимаешь, что они необычные. Яначек был простым, искренним человеком, любящим природу, почти как Брукнер – не от мира сего. Меня это очень трогает. А исполнителям Яначек всегда говорил то, что мне всегда бы хотелось слышать от композиторов: “Вы когда играете то, что написано, то обязательно вкладывайте свою жизнь, чтоб исполнение было автобиографичным”. Это то, что совершенно противоположно, например, И/ Стравинскому. Это вовсе не значит, что не нужно следовать указаниям Яначека, но они лишь направляют. Его ученики говорили, что сам он был очень свободен и давал большую свободу исполнителям, что, конечно, нам очень приятно». Врезались в память отточено «выгравированные» бисы. Едва уловимый шорох восьмипальцевого этюда Дебюсси, пучина отчаяния 24 прелюдии Шопена, «Танец рыцарей» Прокофьева, marcato бесконечной ненависти которого наводили страх, замкнулись печатью молчания Ре-бемоль мажорной прелюдии Шопена. Исполнение Михаила Рудя свободно от оков академичности. Он не придерживается правил фортепианной дипломатии – играть привычно и традиционно. Немотивированные с академической точки зрения исполнительские «вольности» нередко становятся причиной обвинения пианиста в произволе на сцене. Феномен же исполнительства Рудя заключается в том, что все подчинено его индивидуальной игровой логике. А тот, чье ухо спотыкается об исполнительские случайности, закрывает себе двери во множество параллельных миров. Драматический конфликт, раскрывающий «природу» личности Михаила Рудя, разрешается, с одной стороны, поэзией искусства, в которой «Рудь-восторженный» дает волю чувствам и творческой интуиции, с другой – прозой жизни, мучительным ее осмыслением. «Рудь-мыслящий» интересуется философией, политикой, религией. Это невинное обстоятельство заставило его, однако, покинуть «застойную» Россию в 80-е годы. Михаил Рудь: «Если бы мне тогда сказали, что коммунизм через какие-нибудь десять лет рухнет, я ни за что бы не уехал. Я предпочел бы этот интереснейший период прожить в России. Но в то время я считал, что живу в преступном режиме. Мой поступок не имел отношения к моей музыкальной карьере, потому что играть Бетховена можно было и в России. Мой шаг стал бунтом против системы. У меня были столкновения с режимом, включая и КГБ. Меня долго не выпускали за границу, потому что я вел себя очень неосторожно». Уехав однажды еще из Советского Союза на очередные гастроли, он не вернулся… Михаил Рудь большую часть жизни прожил в Париже, называя себя человеком русской культуры. Поэзия «парижского мифа» притягивает как магнит, будоражит воображение. Это – океан свободной интерпретации, каждая секунда пребывания в котором наполнена зарядом потенциального свершения. Париж, пронизанный лучами всех видов искусств, - место зарождения импрессионизма и символизма. С другой стороны, Париж с очень развитой инфраструктурой слова – историческая эмигрантская среда для писателей, критиков, философов, художников, общественных деятелей, сделавших его «культурной столицей» 20-30-х годов ХХ столетия. С тех пор не одно поколение творческой интеллигенции вырывалось из советского режима в «русское зарубежье». Именно здесь произошли судьбоносные встречи М. Рудя с людьми, чьи имена вошли в историю и стали частью мировой культуры. В двадцатитрехлетнем возрасте он общается в кругах русской эмиграции. Однажды Александр Галич дает ему книгу философа Александра Зиновьева «Зияющие высоты», в которую Рудь влюбился, а Зиновьева (ученого, создавшего свою российскую логическую школу, социолога и писателя) с тех пор воспринимает как своего учителя. Ушли из жизни близкие Рудю люди, писатели-эмигранты третьей волны (1960–1980-е годы), чьи имена вошли в антологию самиздата: Вадим Делоне (1947-1983), Виктор Некрасов (1911-1987), Владимир Максимов (1930-1995), Зинаида Шаховская (1906–2001). Рудь общался с дочерью А. Скрябина Мариной, с композитором, двоюродным братом В. Набокова Николаем Набоковым. Общение его с М. Ростроповичем длилось на протяжении всей жизни великого виолончелиста. По приглашению маэстро М.Рудь дебютировал в Европе с Тройным концертом Бетховена, который они вместе с Исааком Стерном и Мстиславом Ростроповичем исполнили на 90-летии Марка Шагала. Музыканту посчастливилось общаться со столпами мировой музыки, такими как Г. фон Караян, П. Булез, О.Мессиан. Сейчас Михаил Рудь выступает с ведущими западными и российскими оркестрами. Франция признала его своим гражданином и за выдающиеся музыкальные заслуги удостоила орденом Почетного легиона. Рудь руководит международным музыкальным фестивалем, который проходит в средневековом аббатстве Сен-Рикье, расположенном в исторической провинции Пикардия на севере Франции, участниками которого в разное время были Е. Светланов, Ю.Темирканов, В. Спиваков, Ю. Башмет, Д. Хворостовский. В одном из интервью, комментируя вопрос национального гражданства, Рудь называет себя «безродным космополитом». Это признание можно спроецировать и на его многогранную творческую деятельность. Он ничего не отвергает, а все ощущения, звуки, языки, встречи концентрирует в себе. В сентябре вышла его автобиографическая книга «Роман пианиста», которую Рудь написал на французском языке. «Книга – это история моих отношений… книга человеческая». Когда-то еще не получивший французского паспорта и не имеющий денег 23-летний музыкант с документом политического беженца купил в магазине маленькую надувную лодку и две недели плавал ночами по каналам Венеции, сопровождаемый насмешками гондольеров. Так Михаил Рудь проложил себе путь к свободе в творчестве, «вырвался навстречу божественной силе, с детски набожным чувством отдаваясь тому, что возбуждает в нем дух; бессознательно, как ученик, громко читающий волшебную книгу искусства, вызывает он из своей души все дивные образы, которые сияющими хороводами несутся через жизнь и наполняют всякого, кто только может их созерцать». Михаил Рудь: «Достаточно пессимистично отношусь к сегодняшнему состоянию мира. Мы все живем в глобальной деревне. Все превращается в продукт потребления. Миссия искусства, когда приходишь на концерт как в храм – исчезает. Вместе с духами продаются исполнители и футболисты… А это зависит от нас, от публики - от всех. Я пытаюсь не обращать на это внимания, идти своим путем. Сейчас много испонителей, но по-настоящему творческих личностей встречаешь редко. Исполнительство - это как олимпийские игры сейчас: их смотрят как техническое представление. А раньше люди разные были. Перестал ходить на концерты… и живу в прошлом своем мире. У меня постоянные проекты, которые не имеют ни малейшего отношения к тому, чтобы заинтересовать публику. Я просто работаю. Есть масса “вещей-жертв”: не научился водить машину, не умею кататься на велосипеде, не умею делать имейлы, первую кнопку в Интернете нажимать… зато вместо этого – получается приехать в Нижний Новгород…». Арт-журналист II курса ННГК Динара Серебренникова