|
Студенты и пожилые люди, ценители кино и обычные
зрители ждали показа с нетерпением. Было интересно понаблюдать за их реакцией,
ведь это был не совсем фильм. Скорее, киноспектакль, выдержанный в традициях
советского телевизионного театра. Несколько актеров, съемочный павильон,
замечательное музыкальное сопровождение и, конечно, сама пьеса – вот те
«киноингридиенты», которые помогли режиссеру по-новому взглянуть на театральную
постановку.
Итак,
интродукция. В доме Георга Фридриха Генделя, кажется, ждут гостя. Перед
зрителем – «кинонатюрморт». Спелые фрукты и терпкое вино уже на столе. Домашняя
кошка завистливо смотрит на угощения, ждет лакомого кусочка. Звучит «Аллилуйя»
из оратории «Мессия» Генделя – первый лейтмотив спектакля, тема гордости и
славы композитора. Клавесин в углу комнаты, картины на стенах (сцены из
рыцарских времен, пейзажи, портрет саксонского курфюрста), резная мебель
темного дерева… Действие всей пьесы будет происходит здесь.
На сцене – Иоганн Кристоф Шмидт, слуга и друг Генделя.
Он комментирует приготовления к обеду, и из его уст зритель узнает первые
подробности происходящего. Гость, для которого устраивают столь роскошную
трапезу, «музикдиректор» при дворе курфюрста саксонского – Иоганн Себастьян
Бах. По ходу развития действия Шмидт проникается все большей симпатией к Баху и
даже рискует защищать его от нападок своего завистливого, не в меру
раздражительного хозяина. Протестуя против его бесцеремонного поведения, Шмидт
время от времени нарочито хлопает дверью. Но что он может изменить? И, в конце
концов, уходит – неожиданно и навсегда, аккуратно притворяя за собой двери
комнаты. Друг наказывает Генделя одиночеством. Но это происходит потом.
Пока же – экспозиция
«театральной сонаты». Ничего не подозревающий Гендель (Регимантас
Адамайтис) жаждет увидеть гостя. Что может их связывать? Бах принят в общество
музыкальных наук в Лейпциге? Но это, скорее, повод, а не причина встречи. Пока
зритель ломает голову, появляется Бах (Донатас Банионис). Он скромен и прост,
чуть-чуть наивен. Его коллега, напротив, горд и одержим ревностью. Гендель
известен в Лондоне, но у себя на родине давно забыт. Немецкие обыватели никогда
не слыхали ни о «Иуде Маккавее», ни о «Самсоне», ни тем более о «Геракле» или
«Балтазаре». Однако же они почитают талант Баха. Гендель недоумевает, пытаясь
найти ответ. И только в диалоге с Бахом он может разрешить этот мучительный для
себя вопрос.
Сначала композиторы беседуют о путешествиях и вине,
близорукости (оба постепенно слепнут) и публике. Оба кажутся «обычными людьми,
которые сочиняют ради славы». Они подшучивают друг над другом, спорят о
произнесении имен. Гендель упорно называет композитора Пах, а Иоганн Себастьян
в свою очередь не прочь именовать своего нового знакомого Ганделем. Но
постепенно комическое в их образах начинает «таять». Открывается настоящая
драма жизни. Ситуация переосмысливается, акценты смещаются, основные образы разрабатываются.
Гендель – одинок. Его окружают мошенники и дельцы. Его
мир «полон мрака» и призраков, кровожадных зрителей и конкурентов. Лейтмотивом
его жизни становится: «Борьба, борьба, одна только борьба!» Он видит лишь одно
средство противостоять бесконечным нападкам соперников – «громоздить успех за
успехом». Композитор живет в «замке своей славы» и с высоты самой высокой его
башни критикует современников. Он даже разыгрывает с Бахом «забавную» сценку –
собственную дуэль с Маттезоном.
Иоганн Себастьян кажется растерянным – ему оказан
весьма необычный прием! Но он не обидчив. В отличие от своего эмоционального
коллеги, Бах – реалист. Он, в конце концов, лишь бюргер, отец двадцати детей
(некоторые из них, к сожалению, умерли). Спокойствие ему дает жизненный опыт и
пришедшая с годами мудрость. Да и манера общения у него иная. Он не произносит
высокопарных слов, а ограничивается краткими ответными репликами.
Кульминация первой части – сцена, в которой Бах
исполняет свою клавирную партиту №4. Внезапно она «модулирует» в хоральную
прелюдию фа-минор. Это второй, драматический лейтмотив постановки. Он
появляется в моменты наивысшего эмоционального напряжения.
День сменяется вечером, Гендель засыпает в кресле, из
его рук падает пустая бутылка. Удивительно, но этот атрибут почти всегда с ним.
Обычная стеклянная «посуда» становится символом его гордости и самоуверенности.
А в тот момент – отсутствия жизненной опоры. Бах касается клавишей, и в этот
момент обескураженный, растерянный Гендель понимает – перед ним Гений!
Действительно ли Бах и Гендель – люди, находящиеся на
противоположных полюсах? О чем могут говорить их поступки и поведение? Каковы
их помыслы? Такими вопросами задается зритель. И во второй части
фильма-спектакля режиссер небольшими порциями выдает ответы. Сжимавшаяся
пружина развития теперь раскручивается в обратном направлении. Персонажи
меняются ролями. И теперь уже бутылка вина в руках Баха, и он так же
разыгрывает дуэль со своим давним противником. В этом есть что-то от зеркальной репризы, не так ли?
Между Бахом и Генделем оказывается гораздо больше
общего, чем казалось на первый взгляд. Они оба – всего лишь люди. Разница лишь
в том, что Гендель вращается в высшем свете, и особы королевской крови почитают
за честь принимать известного композитора. А Бах вынужден «вымаливать» себе
новые должности, чтобы прокормить семью и защититься от недоброжелателей.
Гендель пишет музыку ради славы и почестей? Но и Бах
мечтает об этом. Становится понятным, что настоящая причина их встречи,
придуманной драматургом – это неудовлетворенность своей судьбой. Гендель
завидует семейному счастью Баха, многочисленности его родственников: «Что ни музыкант,
то Бах». О себе же он говорит: «Я первый, и последний, и единственный… Ни
детей, ни учеников». Для него одиночество становится мукой. Бах, напротив,
мечтает об уединении и покое – о том, чего у Генделя в избытке. И лишь после
того, как композиторы открывают друг другу свои сокровенные мысли, конфликт
разрешается. Итогом становится их примирение. Но диалог продолжается. Теперь
уже в вечности. Фигуры композиторов окутывает тьма, и лишь тусклые свечи
освещают их лица. И вновь звучит «Аллилуйя» – теперь уже как тема согласия.
Эпилог. Или кода.
Впрочем, как вам будет угодно. Артисты Р. Адамайтис и Д. Банионис
стирают грим. Их еще не «отпустила» магия образов. Актеры от имени своих
персонажей досказывают то, что осталось невысказанным на сцене. Диалог Баха и
Генделя был долгим, а вывод возникает лишь в финальном кадре-послании: «Не
презирайте мастеров». Не правда ли, над этими мудрыми словами стоит задуматься?
Занавес.
Олеся
Платонова,
арт-журналист II курса ФДО ННГК
|
