Статьи  |  Сознательный выбор

* * * Никто не удивился исчезновению Раста: все всё поняли. Следует уважать Выбор другого, каким бы он ни оказался. Я не боялся, что кто-то последует его примеру: у каждого был свой путь. Вот разве Сенс… Он так и не сделал Выбор. Но я знал, что повторяться он не станет: Керм и Раст показали ему, какими путями идти не следует. Может быть, кто-то иной, из других выпусков, и захочет повторить их путь, но не Сенс. Я задумался о своем старом Учителе: сколько подобных учеников было у него? И почему он не рассказал мне о них? Забыл? К старости, говорят, многое забывается. Но я не думаю, что может забыться такое. Почему он никогда не рассказывал о подобных случаях? Значит ли это, что у него их не было? Может, он был более искусным Учителем, чем я? Или он тоже считал их своими ошибками? А твои ошибки касаются только тебя самого, и исправлять их надо самостоятельно. Нельзя рассказывать о них, пока не знаешь, как их исправить. Тем более что спросить не у кого – только у себя и окружающего мира. А может, он успел убедиться, что чужой пример не может образумить юных безумцев? Но как научить их отказаться от безумства? И безумцы ли они? Может, Керм и Раст выбрали для себя иную форму хранения Знания? Ведь они были лучшими учениками, знали больше всех, но не могли стать Учителями – потому что мое время еще не пришло? – и потому решили оставить Знание в себе, чтобы те, кто будет гулять в Роще, или подниматься в горы, смогли получить его частицу? Откуда мы получаем знания? Почему часто бывает так, что именно во время прогулок – в горах, полях, лугах, лесах, по берегам рек или в воде – появляются новые мысли? Кто передает их нам? Раст и Керм – может быть, они сделались Хранителями знаний? У них была очень хорошая память… Но почему я не знаю об этом, почему могу только предполагать? Как получить знание о Знании? Теперь я совсем другими глазами смотрел на Рощу. И все мои нынешние ученики – тоже. Но другие – те, что придут за ними – не будут знать ничего, если я не расскажу им о случившемся. Да и подействуют ли на них мои слова? Одно дело, когда твой товарищ, с которым вы делили хлеб и кров, стал Деревом. И совсем другое, когда это произошло с кем-то незнакомым, кто жил очень давно и кого ты лично не знаешь. Любое воспитание сострадания и сочувствия не может заменить личного опыта. Поэтому, быть может, я и не стану рассказывать о Расте и Керме будущим ученикам. Зачем? Если вдруг кто-то из них выберет тот же самый путь, это все равно будет его собственный путь. Повторов не происходит. Несмотря на то, что путей в мире меньше, чем людей. Я буду молчать не потому, что каждый хочет быть уверен, что его путь – единственный и неповторимый, что никто другой этим путем не прошел. В сущности, так оно и есть: каждый следует своим путем, а то, что пути иногда бывают похожими – лишь кажущееся сходство. Нет двух одинаковых людей на свете, нет повторяющихся времен и ситуаций. Поэтому путь каждого человека – единственен, индивидуален, уникален и неповторим. Но понять это могут не все. Людям – обычным людям – лишь кажется, что кто-то повторяет чей-то путь. Нет, каждый идет своим путем. За внешней схожестью порой трудно отыскать отличия, но тот, кто захочет их найти, обязательно отыщет. Нет двух абсолютно одинаковых судеб. А человек и его путь – это и есть судьба. * * * Но Сенс… Сенс беспокоил меня. Он пришел на следующий день. По выражению его лица я понял, что он продолжает сомневаться. — Говори, – попросил я. — Я хочу узнать все! – произнес Сенс. – Что там, в вышине? Если подниматься все выше и выше? Выше Птиц? Я молчал. — А если опускаться под землю, все глубже и глубже? — Там лава, – осторожно заметил я. — Я знаю! А если опуститься еще глубже? Что под ней? — Туда не может добраться никто. — А почему? А если бы можно было добраться? И как научиться опускаться ниже, чем могут Подземные? Я молчал. — Я зачерпнул рукой из озера, – продолжал Сенс. – В горстке воды плавали какие-то малюсенькие создания. — Головастики? – предположил я. – Мальки? Или водяные насекомые? — Это не головастики, не мальки, и не насекомые. Они такие маленькие, что их никто не видит… Извини, Учитель, но может быть, и ты не видишь их. А я вижу. Кто они такие? Я молчал. — Я стряхнул воду с руки, – продолжал Сенс. – Осталась капля. Я смотрел на нее, она становилась все меньше и меньше. Почему так происходит? — Вода состоит из мельчайших частиц, – осторожно сказал я, – я ведь рассказывал… — Я помню! – отмахнулся Сенс. – Но ты не говорил, из чего состоят сами частицы. — Я не знаю, – покачал я головой. — А я хочу знать! – с горячностью и упорством сказал Сенс. Мне вдруг стало больно – и за него, и за себя. Он задает такие вопросы, которые мне не приходят в голову. А Сенс продолжал: — Почему у Вакна корова принесла двоих телят, тогда как у всех остальных – по одному? — Ты задаешь такие вопросы, которые мне не приходят в голову, – сознался я. — А если бы у каждой коровы было по два теленка? – спросил Сенс. – Жителюдям не пришлось бы голодать в морозные годы, и не есть траву: ее бы ели коровы, а жителюди – молоко и сыр. — Но как этого добиться? – я заинтересовался его словами. — Не знаю, – Сенс покачал головой. – Но мне очень хотелось бы узнать. Я молчал. — И откуда, – медленно произнес Сенс, – в глазах у детей появляются Искры? И почему они исчезают? Оорн был с нами, а теперь он пастух. Почему? Я покачал головой: говорить я не мог, у меня перехватило горло. Из Сенса бы вышел хороший Учитель, или… Учитель не может сомневаться? Учитель должен знать ответы на все вопросы. Значит, я плохой Учитель? — Ты хороший Учитель, – Сенс словно услышал мои мысли, – наверное, я плохой ученик. Но ведь ты учил нас задавать вопросы, а потом искать на них ответы. Всюду: в себе, в других, в окружающем. Я хочу найти их, эти ответы! И он ушел. Но перед тем, как уйти, он обернулся на пороге моей хижины и сказал: — Не бойся, Учитель, я не повторю выбора Керма и Раста. У меня должен быть свой путь. Я не помню, рассказывал ли я ему о Керме и Расте. Кажется, нет… Но у меня не было времени ни продолжать разговор, ни следовать за ним. Потому что пришел Люст. Люст, сделавший Выбор. Его превращение пока не завершилось, он все еще оставался очень похожим на человека, но клыки уже заметно показывались изо рта, лицо вытянулось… От него, наверное, шарахались все жителюди, когда он шел сюда. — Ты не передумал? – спросил я. — Нет, – усмехнулся Люст. – Я буду Хищником. Я хочу хоть немного растормошить жителюдей. Им слишком спокойно живется и они бездумно жиреют. Они словно коровы на пастбище: есть трава – жуют, нет – ждут, пока их переведут на новые луга, а сами способны разве что мычать от голода да скакать от радости. — Поэтому ты хочешь стать Хищником? — Да! Они начинают думать, только если им долго-долго грозит опасность. Я был загонщиком в одной охоте на Хищника… — Когда он убил двух жителюдей? — Да. Потому что они не стали прятаться. Им надо было всего-навсего подпрыгнуть и залезть на дерево, и они остались бы в живых. А они стояли, как бараны, разинув рты и расставив руки, будто продолжали стучать по деревьям палками. Почему они не попытались ударить Хищника хотя бы палкой? — Они – земледельцы, а не охотники, – заметил я. — А разве охотники лучше? – усмехнулся Люст. – Ставят извечные силки на извечных звериных тропах, как делали их деды и прадеды. Они начинают придумывать новое, только когда появляется Хищник! И его глаза загорелись: — Я научу их думать! — Они кормили тебя! – попытался увещевать его я. – Ты родился среди них! Люст небрежно пожал плечом: — Они ничего другого не умеют… и не хотят. — И не могут, – тихо добавил я. – Каждый занимается своим делом. — Я презираю их! – Люст исчез. Я беспокоился за него. Сам он беспокоиться не мог… и не хотел. Он был абсолютно уверен в своей правоте. В других обстоятельствах мне бы обязательно понравилась его уверенность. В других, но не в этих: уверенность следует применять только если тебе совершенно точно известна вся окружающая обстановка, все связи между составляющими ее элементами. А Люсту только казалось, что он знал все. И это кажущееся, мнимое знание заслоняло собой настоящее. Где я ошибся? Этот вопрос вновь встал передо мной, когда я начал мысленно перебирать своих учеников. Керм, Раст, Люст… Сенс? Уверенности относительно Сенса у меня тоже не было. Я научил их всему: умению сливаться с окружающим, воспринимать все изменения, происходящие в действительности – как недавно произошедшие, так и едва собирающиеся произойти – изучать прошлые события и определять их связь с настоящим и будущим… Да! Именно здесь и могла крыться ошибка – в отношении Люста к окружающему: он не растворялся в нем. Любые потоки сведений, исходящие от составных элементов мира, он пропускал через себя как через нечто, находящееся вне мира. Люст оценивал окружающую обстановку прежде всего с точки зрения опасности или благоприятности для себя лично, замыкал все связи Мира на собственное сознание, позволял сознанию скользить по ним, а не превращаться в них, не сливался с ними. Он разделял себя и природу! Как же я этого не заметил?! Люста ждала незавидная судьба. Став Хищником, он обрекал себя, во-первых, на одиночество, во-вторых, на постоянную ненависть со стороны жителюдей Деревни – неужели он думает, что сможет долго питаться одной ненавистью? Когда я просмотрел трансформацию его психотрофических цепей? Не родился же он с нею? Да, он может просуществовать относительно длительное время – если не будет постоянно крутиться возле Общины и надоедать жителюдям своим присутствием, то похищая барана или телку, а то и убивая их владельцев. В этом случае охотники переставали прощать Хищнику воровство добычи из силков и объявляли Большую Охоту – до уничтожения Хищника. Но Люст сделал свой Выбор. Оставался Сенс. Его любопытство привлекало и пугало меня. Узнав, что вокруг имеются вещи, недоступные нашему восприятию, не замкнется ли он? Не превратится ли во второго Керма или Раста? (Я сознательно избегал слов "камень" и "дерево" даже наедине с собой, хотя и знал, что мои слова ни на что не повлияют.) А может… может, ему удастся проникнуть туда, куда никто до него не проникал? Временами, глядя на своих учеников, я удивлялся: я ли научил их всему, или же они научились сами? Ведь я не умею ни летать, как Птицы, ни плавать, как Рыбы, ни рыть землю, как Кроты. И тем не менее, оказывается, я учу и Птиц, и Рыб, и Кротов. "И Хищников, и Деревья, и Камни…" – услужливо добавило мое сознание. Наверное, для того, чтобы я не слишком задавался. Но я никого не могу научить всем тонкостям будущих жизней. Иначе получается, что все отголоски невероятных слухов и сказаний о воздушной цивилизации Птиц, подводной – Рыб, и подземной – Кротов – не имеют никакого основания? Есть ли у них свои Учителя? Ни одна цивилизация невозможна без Учителя. А ведь я знаю, что и Воздушные, и Подземные, и Водные учатся и дальше, после Превращения. Нельзя не учиться, попадая в новые условия. Или я ошибаюсь? И каждый учится сам? Но нет: и Подземные, и Воздушные, и Водные встречают новых собратьев, сопровождают их… куда? Что происходит с ними потом? И еще: те, что становятся Птицами, Рыбами и Кротами – куда они уходят после смерти? И умирают ли они? Может быть, Птицы поднимаются все выше и выше и становятся… Воздухом? Кроты опускаются все ниже и превращаются… в Лаву? А Рыбы – сразу становятся Водой? Или сначала превращаются в тех мелких животных, которых заметил Сенс? А уже те становятся Водой? Я вспомнил, как умирают жителюди: сверкающая душа поднимается вверх, связующая полупрозрачная оболочка растекается в стороны, темное тело растворяется в земле. Куда деваются они после этого? Исчезают бесследно? А может, именно из них образуется Земля, Светило и Воздух? А как умирают жители Трех Стихий? Там ведь совсем иной мир… Иные миры. Я закрыл руками голову. Мне захотелось, подобно древнему мудрецу, закричать: "Я знаю, что я ничего не знаю!" – так много неизвестных вопросов приходилось на один известный ответ. И этот ответ не отвечал ни на один из тех вопросов. А может, я вообще никого не учу?! То, что я могу увидеть в своих мысленных путешествиях, то, что показываю ученикам – пока они не могут видеть сами – оно ведь, по крайней мере, имеет что-то общее с действительными событиями. И я могу утверждать так! Пусть я сам не взмывал под облака и не спускался в глубины земли, но я нырял в воду, и видел там то же самое, что встречалось мне в ментальных путешествиях. Да и когда я поднимался на гигантские деревья и видел под собой Летающих – я замечал много знакомого из того, что встречалось мне в мысленных полетах в Воздушный мир… Почему же под землей должно быть по-иному? Разве обманывали органы чувств меня в Воде и в Воздухе? Другое дело, что в мысленных странствиях часть привычных свойств терялась: можно прикоснуться к камню, но не поднять его – если он слишком велик. Можно попробовать воду на вкус, но не напиться. Можно ощутить аромат летящих запахов, но не дышать ими. Поэтому я не сомневаюсь, что каждый житель любой из трех стихий знает о своем мире больше, чем я. Находясь полностью, всем организмом, в определенной среде, лучше узнаешь ее внутренние, глубинные свойства. А находясь в ней одним только сознанием, узнаешь ее поверхностно. Но этого хватает для того, чтобы понять, какие свойства ей присущи. * * * Не знаю, сколько я просидел в размышлениях, направляя разум то в Небо, то в Воду, то под Землю и не получая оттуда ни одного ответа, кроме уже известных мне. Но прибежал один из младших учеников и закричал: — Сенс исчез! — Исчез? – вырвалось у меня. – Как исчез? — Он растворился в воздухе, – ответил испуганный малыш. – Он становился все бледнее, бледнее, прозрачнее, прозрачнее… и затем полностью исчез. Мне стало горько: я совсем позабыл о Сенсе, вначале отвлеченный Люстом, а затем – своими мыслями. Сенс ничего не сказал мне. Но и никто из ранее ушедших учеников также не говорил ничего. Только те, что уходят в День Выбора, уходят заметно. Но это всего лишь спектакль, картинка, символ – в этом Люст прав. Но и без символов нельзя. Главное, чтобы они не становились самодовлеющими. Нельзя забывать, что мы живем не ради символов. * * * Я обыскал все окрестности Общины. Я со страхом обошел Рощу: не прибавилось ли в ней еще одно дерево? Я пересчитал все ближайшие камни горной страны, поднялся на обзорную площадку. Черный камень, Керм, оставался на месте. Да и куда бы он мог деться? Я ушел в медитативное Путешествие. И вернулся из него со странным ощущением… Сенса я не нашел нигде. И в то же время мне казалось, что его присутствие ощущалось повсюду. Я будто постоянно натыкался на него – или на его след. Следы были и на земле – но не такие, которые оставляет прошедший человек (кстати, я отыскал и все следы, которые он оставил, пока ходил по земле – с самого рождения). Следы Сенса были и в воздухе – но не такие, которые оставляет после себя Летящий, хотя и следы Летящих встречались мне во множестве. И в воде, и под землей, и в воздухе – всюду я натыкался на следы Сенса. И в то же время его не было нигде. Едва я пытался сконцентрироваться, ощущение близости Сенса постепенно исчезало, и передо мной оказывался зеленый лист, капля воды, малая пылинка, или какое-то мелкое существо, углядеть которое простым глазом казалось невозможным. Не научился ли я у него способности видеть невидимое? Ведь Учитель тоже учится – вместе со своими учениками. Я вернулся разочарованный и неуспокоенный. Хорошо, что у меня были и другие ученики. Лет, Фор и Зер готовились к Превращению: они все больше становились похожими на тех, кем станут окончательно. Я их почти не видел: Лет все время проводил на верхушках гигантских деревьев, Фор плавал и нырял в озере, Зер… не знаю, наверное, целыми днями пропадал в штольнях рудокопов. Они поступали так для того, чтобы поскорее очутиться в призывающей их Стихии. Иногда я встречал их, и тихо радовался вместе с ними. Я знал, что получу от них известие, едва произойдет Превращение. И я не ошибся: сначала Лет, затем Фор, а потом и Зер наполнили меня радостью соприкосновения со своими Стихиями, радостью встречи с новыми соплеменниками. Такие минуты многое дают Учителю! * * * В один из дней, прошедших после исчезновения Сенса, в Деревню зашел бродячий проповедник. Он ходил от дома к дому, от хижины к хижине, и говорил что-то непонятное. Он упрекал жителюдей, что те неправильно живут, неправильно работают, неправильно отдыхают, и что некто, находящийся высоко-высоко, покарает их за это. Сначала никто не слушал его. Его кормили, когда он просил есть – староста распорядился привечать всех заблудших – давали воды, когда хотел пить, пускали переночевать, когда становилось темно. Но не слушали. Потому что каждый занимался своим делом: охотники охотились на зайцев, оленей и кабанов; ловцы ставили сети на креветок и длинных съедобных червей, собирали на отмелях моллюсков; земледельцы обрабатывали поля, пастухи пасли скот. Его слушали только гончары, да и то лишь в те моменты, когда вращали гончарный круг и лепили горшки. Или когда обжигали их: сидели и смотрели на вырывающиеся из печи языки пламени – по их цвету всегда можно определить, правильно ли обжигаются горшки, действительно ли они будут легкими, прочными и звонкими, а не глухими и пропускающими воду. В это время проповедник сидел рядом с ними и бубнил о вечном блаженстве, ожидающем на небесах тех, кто последует за ним в его вере – как будто он ничего не знал о ледяных облаках! Какое же там может быть вечное блаженство? Вечный холод, скорее. Затем, очевидно вдохновленный видом вырывающихся из печей языков пламени, он принялся вещать о невыносимых муках, ожидающих под землей того, кто не послушается его. Нет, жителюди знали, конечно, о тяжелом труде рудокопов, об опасностях, подстерегающих под землей Кротов, но назвать их жизнь сплошной невыразимой мукой никто не взялся бы: они понимали, что добровольно на каторгу никто не пойдет. И лава не всегда движется так быстро, что от нее нельзя увернуться – стремительные прорывы случаются нечасто, несчастья чаще случаются с рудокопами, чем с Кротами. Будь под землей действительно столь ужасно, как расписывал проповедник, никто из учеников не пошел бы в Подземные, а это означало, что рудокопы остались бы без руды, кузнецы – без металла, а земледельцы и охотники – без необходимых орудий. И все жителюди – без пищи в холодные годы. Ведь некому стало бы подводить горячую магму к поверхности почвы, когда ее укрывают куски льда, а потому и растения не смогли бы вырасти. Он, наверное, никогда не видел красоты подземных пещер. Или для него это и было мукой – любоваться красотой? Проповедник, не обращая внимания на всеобщее невнимание к нему, продолжал настойчиво убеждать жителюдей в заблуждениях, которых они за собой не знали и не чуяли. Жителюди сначала попытались сами втолковать ему, что в небесах не может жить никто, кроме Воздушных, а под землей Кроты прекрасно чувствуют себя, но он продолжал обзывать их неучами и говорить непонятное. Тогда они послали за мной. * * * Малыш Аттс, который всегда привлекал мое внимание своей живостью, но в глаза которого в поисках Искры я пока не заглядывал – он был еще очень мал – прибежал к моей хижину и, глядя снизу вверх, пропищал, что староста деревни просит меня прийти. Получилось это у него столь забавно, что я не смог удержаться от улыбки, и малыш Аттс улыбнулся в ответ. Хорошо, если бы у него в глазах появилась Искра! * * * Когда я подходил к деревне, держа ребенка за мягкую теплую ручку, доверчиво протянутую мне, проповедник продолжал бубнить о вечном блаженстве, о семи смертных грехах, о массе последователей и о нечестивых язычниках, причем умудряясь как-то хитро смешивать все воедино. Он увидел меня и вскочил, прекратив бормотание. Я знал о нем и до того, как мне сообщил Аттс – рассказали ученики. Они внимательно следили за изменением окружающего: ничто не должно было остаться для них незамеченным, и ничто не укрывалось от их растущего восприятия. Они рассказывали о нем, еще когда он приближался к Деревне. Но я не придал их рассказам никакого значения: мало ли безумцев бродит по дорогам в надежде прокормиться? А ученики не смогли выделить единственную особенность, отличавшую его от остальных проповедников. Да и я по их рассказам не смог уяснить ее: раньше ничего подобного не встречалось. Да и не умели они, наверное, рассмотреть его как следует: их мыслевзор не такой сильный, как у Учителя. Если бы я сам следил за его приближением, может быть, я бы и разобрался сразу. Но я не сторож, я – Учитель. Поэтому когда ученики стали рассказывать о проповеднике, я воспользовался их рассказами лишь для иллюстрации своих слов о том, что мир велик и населен самыми разнообразными живыми существами: разными жителюдьми, различными животными и различающимися разумными. И все они имеют право на существование. А ведь я мог понять по их рассказам… Но я все-таки еще очень молодой и неопытный Учитель. Младшие рассказывали о проповеднике, прыская в кулак, старшие – спокойно и рассудительно. Они успели научиться не привносить в рассказ собственные суждения, личностную оценку. Кто знает, почему он такой? Надо попытаться понять незнакомца таким, каков он есть, а уж затем решать, что можно для него сделать, чем помочь. Любой странник, особенно тот, кто приходит сам, нуждается в помощи. Даже купцы и караванщики нуждались в наших обыденных вещах, которые считали диковинками. А уж заблудившиеся в горах и лесах путники – во всем: в одежде, пище и крове. Некоторые оставались в деревне, пополняя собой ряды жителюдей, другие просили помочь им вернуться домой. Мы никому не отказывали. Сначала – по рассказам учеников – я подумал, что к нам забрел один из обычных безумцев. Такое порой случалось. Спасаясь от неведомой нам опасности – или же от неведомого, которое считали опасностью – путники попадали в Общину иногда совершенно потерявшими разум. Они бормотали нечто непонятное, перемежая свои слова вскриками и всхлипываниями, но порой в их бессвязном бреду попадались и осмысленные слова. Некоторых удалось вылечить, и они присоединились к Общине, превратившись в обычных земледельцев, пастухов, плотников, рудокопов, рыбаков. А другие тихо скончались, так и не возвратившись в прежнее состояние. Безумцы не могут жить: ничто не поддерживает их. Наш мир рационален. А создать свой может не каждый. Да и не все хотят – из тех, кто может. Но этот проповедник отличался от остальных безумцев. У всех путников были обычные глаза – тусклые, ничего не выражающие. Иногда и похуже, чем у жителюдей. Но у этого… Я отшатнулся, когда он поднял их на меня. В его глазах бушевало Пламя. Неукротимое, буйное Пламя. "Как это могло получиться? – подумал я, и скорее предположил, чем догадался: – Наверное, у него не было Учителя, который мог бы направить энергию его Искры в нужном направлении, и она самостоятельно разрослась в Пламя. Но какая у него, должно быть, была Искра!.. И как жаль, что она пропала впустую. Кто знает, кем бы он мог стать?" Он поднял на меня глаза и вздрогнул. Буря чувств отбушевала на его лице: удивление, недоверие, надежда и… ненависть. — Вы – здешний проповедник? – спросил он скрипучим голосом. – Чему вы учите вашу паству? Теперь я понимаю, почему они не слушают меня. Каким богам вы молитесь? Или… демонам? – голос его дрогнул. — Я – Учитель, – мягко сказал я. — Учитель? – удивился он. – Значит, проповедник. Или… — Я учу детей, – пояснил я. – Учу тех, кто хочет учиться. — Учителями могут быть только проповедники, – заявил он. — Вы – Учитель? – спросил я. – Где же ваши ученики? Он смутился. Забормотал что-то о неверных богах, глупых людях, стремящихся к нововведениям и забывающих старые святыни. — Чему вы учите своих учеников? – спросил я. Может быть, так мне станет понятнее? Он преобразился. Глаза его засверкали, ноздри расширились, Пламя в зрачках забушевало с особой силой. Я ощутил его жар. Устремив глаза куда-то вверх, где выписывали свои круги Воздушные, наблюдающие за подступами к Поселку, он произнес: — Над всем сущим на земле наблюдает Он. Он создал наш мир, он – Отец всего сущего… От него зависит, соберут ли в этом году урожай, будет ли светить солнце, пойдет ли дождь… — Над нами парят Птицы, – прервал я его. – Они… — А над птицами? – быстро возразил он, не давая ничего сказать. Я содрогнулся. Неужели он знает то, что неизвестно мне? В таком случае интересно будет послушать его. Но другие слова… — Расскажи еще, – попросил я. – Я должен знать все, что ты говоришь. — Как же ты можешь учить, если ничего не слышал о Всехсущем? – победно усмехнулся он. – Только знание о Нем есть подлинное и полное знание. Он создал все и вся. Я решил проверить имеющееся у него знание. Истинно ли оно? Или же подобно заблуждениям некоторых жителюдей, считающих моих учеников духами? Они, должно быть, позабыли, что мои ученики – это их дети. А может, их собственные дети не стали моими учениками? Или у них вообще не было детей. * * * Пламя в глазах проповедника скрывало его мысли, и в то же время могло свидетельствовать о том, что ему известно нечто такое, с чем мне встречаться не приходилось. Во всяком случае, на обычного безумца он не походил, или же его бред был очень последовательным и по-своему логичным. — А зачем мне знать о нем? – притворно, но и искренне удивился я. – Он что, увеличит урожай на полях? Или количество вылавливаемых креветок? — Конечно, увеличит! – с жаром подхватил проповедник. – Кого вы просите, чтобы ваш урожай возрос? Он не понял моей хитрости. Но я-то знал, что количество вылавливаемых креветок зависит от ретивости Водных, да еще от крепости сетей и умения ловцов. — Никого, – покачал я головой, начиная что-то понимать. – Если земледельцы плохо обработают землю и не внесут нужное количество навоза, урожая не будет. — А дождь, а солнце? – вскинулся он. – Если будет засушливый год, откуда возьмется урожай? — Птицы пригонят дождевые тучи и расчистят небо от облаков, – объяснил я. – Ледяные облака сами не уходят. — Вы – язычники, – устало сказал он. – Я немало встречал таких на своем пути. Вы, наверное, поклоняетесь птицам, рыбам, хищникам… — Хищник – это моя ошибка, – тихо сказал я, сразу же почувствовав боль за Люста. Но это была одна моя боль. А вот когда его будут убивать… — Вы его встретили? – спросил я. – Встретили Хищника? Он недоуменно посмотрел на меня. — Никого я не встретил, кроме пары зайцев. Ваши леса пустынны. Но я видел немало селений, подобных вашему, которые приносят дары духам леса, земли, воды… — И воздуха, – тихо добавил я. – Некоторые жителюди считают Птиц духами воздуха. — Птиц? – удивился он. – На моей родине птиц едят! — Едят?! – я отшатнулся от него. Так вот почему прерывается связь между мной и Воздушными! Вот почему невозможна никакая цивилизация Птиц! Их отлавливают и убивают на родине этого пришельца! Какой жестокий у них Бог! Как можно восхвалять такого Бога? — Да, – пожал он плечами. – А что тут странного? — Может быть… может быть, вы и Рыб едите? – прерывающимся голосом произнес я. — Разумеется, едим, – непонимающе посмотрел на меня. – А как иначе? Всехвышний и создал их для того, чтобы люди ели. — Всехвышний? – удивился я. – Ах, да!.. Это тот, о котором вы говорите. Но какой же, должно быть, он жестокий, если позволяет вам поедать разумных существ… Я вспомнил, сколько трудов стоит мне отобрать нужных ребятишек – и не столько отобрать, сколько сохранить горящую в их глазах Искру. Так же, я был уверен, поступают и Учителя всех окрестных Общин. Среди них мой Иист… А где-то существуют люди, которые ловят и поедают моих учеников… Но люди ли они? А кто тогда?! * * * Я почти не слушал его. Но он не унимался, он отыскивал все новые и новые аргументы и мне приходилось выслушивать их и находить возражения. — А если не будет приплода у домашнего скота? – спросил проповедник. – Или зерно не даст всходов? — С чего бы ему вдруг не дать? – вслух удивился я, а про себя подумал, что, может быть, мне следует попытаться учить ребятишек еще и этому? Чтобы они становились, например, хранителями домашнего очага, домашнего скота – из тех, у кого самые маленькие Искры? Может быть, потому они и погасают, что видят перед собой непосильные задачи: заботу обо всей Общине? Или же потому что сильно привязаны к своим семьям. Поэтому роль маленьких Домашних Хранителей пришлась бы им впору. Надо будет подумать об этом. И, когда я рассказываю об Общине, не следует забывать о мелочах. То есть говорить не только о величии подвига Разгоняющих Тучи, Прочищающих Источники, Ведущих Потоки Лавы, но и об Охраняющих Дом, Помогающих Семье, Берегущих Детей… Может быть, это станет понятнее для самых маленьких, и их Искры не погаснут? "Тогда бы у них стало больше возможностей для Выбора, и меньше становились бы Камнями и Деревьями?" – подумал я. Но вслух повторил: — С чего бы ему вдруг не дать? Земледельцы всегда очень тщательно отбирают зерно для посева, а скотоводы заботливо ухаживают за коровами. — Ну, а если корова заболеет? – прищурившись, спросил он. — Заболеет? – задумался я, и вновь уверился в мысли, что Домашние Хранители нужны. Действительно, бывало так, что корова заболевала, и не всегда усилия местных лекарей приводили к ее выздоровлению: целебные травы не помогали. Ну, конечно, лекари – всего-навсего жителюди, они не могут проникнут в глубь сущего. Они лишь помнят навыки своих родителей, да места произрастания трав. — Вот для этого и следует просить Всехвысшего, – удовлетворенный моим молчанием, произнес проповедник. — А если заболеет человек? – настала моя очередь спрашивать. Вот поди ж ты! Из, казалось бы, пустого спора появляются такие важные мысли. – Что делать в этом случае? — Тоже просить Всехвысшего. – Проповедник словно обрадовался, что может в чем-то просветить меня. — И при болезни коров, и при болезни жителюдей? – начал переспрашивать я. – И… — И об урожае, и о хорошей погоде, – решил закрепить свой успех проповедник, вновь перебив меня. Но я-то хотел спросить его совсем об ином… — Обо всем – одного? – уточнил я. — Конечно, – подтвердил проповедник. — Как же он сможет все успеть? – удивился я. – У него что, тысяча глаз? Или тысяча рук? — Он может все, потому что Он – Всемогущий. Я промолчал. Такого количества функций у одного существа я себе представить не мог. — Кстати, почему вы называете жителей вашего поселка жителюдьми? – в свою очередь спросил проповедник. — Потому что их так называли всегда. И они сами себя так называют, – удивился я его вопросу. – Ах, вы имеете в виду причину!.. Они живут – поэтому они жители. Но они… не вполне люди. Хотя некоторые из их детей могут ими стать. Поэтому мы и называем их жителюдьми. — Люди – это все, живущие на земле! – напыщенно произнес он, поднимая правую руку. – Он сотворил всех равными, подобными себе. — Если подобными, почему они не всемогущи? – возразил я и продолжил: – Люди не могут быть равными, различие идет практически от рождения: у одних есть Искра, у других ее нет и не может быть. У третьих она появляется и гаснет. — Разве это отличает человека от нечеловека? – удивился он. — А что же? – пришла моя очередь удивляться. – Взгляни в глаза зверя – ты не увидишь в них никакой Искры. Внешнее подобие – еще не сходство. Заяц и кролик похожи, но не сходны. Это разные существа. — Ну, если так рассуждать… – видно было, что и мои слова поставили его в затруднительное положение. Я решил помочь ему, а заодно проверить одну свою догадку. — Скажи, почему ты при встрече, едва увидел меня, решил, что я – проповедник. — Я увидел в твоих глазах Свет… – тихо сказал он. – И потому подумал так. Я вздрогнул. Он продолжил: — Но теперь, после твоих слов… я не пойму: может быть, это дьявольское Пламя? Лицо его перекосилось, он принялся делать руками какие-то жесты, будто отмахивался от меня. Я не понял его слов. Нет, я знал, что мои глаза необычны: иногда я видел их отсвет в глазах моих учеников, а иногда – в воде источника. Но я всегда полагал, что в моих глазах полыхает Огонь. Огонь, а не Свет, и тем более не Пламя. Пламя полыхало в его глазах, но он почему-то считал его Светом… Я думал так, потому что видел Огонь в глазах своего Учителя. А огонь всегда загорается от огня. Так верно для обычного огня, в кострах и очагах, то же верно и для любого Огня. Огонь – от Огня. И когда я смотрел в глаза своих учеников, мне казалось, что мой Огонь сливается с их Искрами, и от этого они становится сильнее: Искры увеличивали Огонь, окружая его, а Огонь помогал гореть Искрам. И, может быть, из сочетания Огня и Искр появляется Свет? Но разве может рассуждать о Свете несущий Пламя? * * * Проповедник продолжал что-то бормотать и размахивать руками, а я молча смотрел на него. Теперь с сожалением. Он не видел разницы между Огнем и Пламенем! И не понимал того, что в его глазах полыхает именно Пламя. Да, Пламя тоже способно осветить, и порой очень ярко. Ему бывают подвластны такие стороны нашего мира, которые при помощи Огня и не увидишь. Очень страшные стороны. Но иногда все страхи являются не чем иным, как порождением самого Пламени! Кто из нас не грелся у костра? И кто не обращал внимания на танец теней, образующийся у каждого костра? Тени возникают от всего: от движений сидящих людей, от беспорядочной толкотни мошек, от соседних языков огня. То же происходит и с Пламенем: одни языки отбрасывают тень других – и рождают страхи, которых пугаются люди. А Огонь всегда светит ровно, и одна его часть не мешает другой. Этому Учитель успел научить меня так, чтобы я понял. Возможно, он позабыл передать какие-то детали, даже очень важные детали – например, какие нелепые Выборы могут иногда совершать ученики – и мне пришлось долго мучиться, прежде чем понять поступки Керма, Раста и Сенса. Но отличие Огня и Пламени Учитель разъяснил очень подробно, видно, считая очень важным. Я думал об этом, глядя на проповедника. Как объяснить ему различие между Огнем и Пламенем, если Пламя скрывает от него все – в том числе и солнечный свет? Он не сможет понять ничего из моих слов – потому что убежден в собственной правоте и не способен сомневаться. Слушал ли его кто-то? Вряд ли. Если бы он нашел где-нибудь благодарных слушателей – а это могло произойти, на мой взгляд, лишь в одном случае: если в какой-нибудь Общине вдруг не стало своего Учителя и жителюди забыли бы о своих Водных, Подземных, Воздушных и не знали бы, как устроен мир по-настоящему – он наверняка остался бы там, проповедуя всем без разбора. И детям, и взрослым. Сила убеждения у него была огромная. И он смог бы, пожалуй, убедить всех жителюдей, И что тогда произошло бы? Это привело бы к тому, что земледельцы перестали возделывать поля, плотники – строить дома, рудокопы – добывать руду. Все только и занимались бы, что восхвалением Всехвысшего, как он говорил. И земля их пришла бы в запустение, и стала бы рожать тернии и волчцы. Я не знаю, не произошло ли так с его Общиной? И одну ли Общину он посетил? Но расспрашивать его ни о чем подобном я не стал: он ушел. Ушел, взглянув на меня с ненавистью. Сколько раз он уходил точно так же, из соседних Общин? Я не стал удерживать его, да и не смог бы поступить против его желания: ведь он сам сделал свой Выбор. Но вскоре после того, как он скрылся в ближайшем лесу, оттуда послышался страшный рев Хищника и крик ужаса, впрочем, быстро оборвавшийся. Люст объявился. Свершилось его Превращение. * * * После Дня Выбора потянулись обычные заботы: я продолжал учить детей, готовить из них новых Воздушных, Водных, Подземных. Занятия шли каждый день, утром и вечером, иногда и ночью. Я рассказывал ученикам о Трех Стихиях, а сам все терзался мыслью: рассказывать ли им о Расте, Керме, Люсте… Сенсе? Могут ли их судьбы научить кого бы то ни было? Мне не хотелось быть назидательным, но что я мог найти в оправдание поступков Керма, Раста, Люста? А Сенса? Рассказывая о них, я неизбежно вступал в область непонятного для себя самого. Все Превращения необходимы, это Закон. Но если необходимость появления Птиц, Рыб и Кротов я мог объяснить легко, то что я мог сказать о Люсте? Как объяснить несмышленым малышам необходимость Хищника? Необходимость неизбежных смертей? А Керм и Раст? Действительно или они стали Хранителями знаний, или же их Выбор – не что иное, как особый вид бегства? Ведь я ни разу не получил от них никакого известия. Мне надо еще многое узнать, прежде чем я смогу начать рассказывать о них. Я ведь не могу говорить о том, чего не знаю сам. И Сенс… Догадки, сплошные догадки. Кто сможет понять и отобразить его Выбор? Нет, рассказывать о них нельзя. Если рассказывать о своих сомнениях, что выберут ученики? Нельзя научить тому, чего не представляешь, чего не знаешь точно. Тем более… где находится тот мир, в каком исчезли Керм, Раст, Сенс? Наш ли это мир? Казалось бы, да, ведь Керм и Раст остались здесь, их можно увидеть и даже прикоснуться к ним. Но… я не слышу и не вижу Сенса, не получаю ни от одного из троих никакого сигнала, какой получал от Птиц, Рыб, Кротов. Как я могу утверждать наверняка, что мы с ними находимся в одном мире? * * * Каждый год, каждый выпуск, каждый новый набор учеников приносит мне что-то новое. Вот и сейчас, когда почти год прошел с предыдущего Дня Выбора, произошло то, чего никогда не было раньше: ко мне подошел Эск – тот самый мальчик, что не испугался Люста, а, наоборот, погрозил ему пальчиком, и сказал: — Я хочу быть Целителем. — А кто это? – я растерялся. Никто до сего времени не высказывал столь странного желания. Нет, я догадывался, по смыслу слова, но… как это возможно? — Я буду ходить и лечить людей и зверей, – серьезно произнес Эск. — Но ты еще мал! – возразил я. – Тебе еще нет и десяти лет! — Я знаю, – кивнул Эск, – Это произойдет не скоро, года через два-три. — Два-три? – я удивился. – Но твои летающим, плавающим и подземным собратьям придется учиться по крайней мере лет пять-шесть, чтобы овладеть полным знанием и пережить Превращение. — Но я же не собираюсь летать, плавать или двигаться под землей, – возразил Эск. – Я собираюсь только лечить. — Но… – я растерялся. – Я не знаю, как лечить жителюдей… или зверей. Я не смогу тебя ничему научить! — Но вы же никого и ничему не учите специально, – ответил Эск. – Вы учите всех и всему. А затем каждый делает свой Выбор. Я свой Выбор уже сделал. Поэтому мне и учиться нужно меньше. — А как ты научишься… целительству? – я с трудом отыскал нужное слово. — Я чувствую, что нужно сделать, – ответил Эск. – И потом: помните, там, среди скал? Когда напротив нас стояли те всадники. Ведь вы вылечили их. — Разве? – удивился я. – А мне казалось, я научил их. — Это одно и то же! – махнул рукой Эск. – Вылечить – это значит научить поступать правильно. — Вот как? – улыбнулся я. – А если, например, заболеет корова? — Корова, – серьезно ответил Эск, – когда заболевает, перестает есть траву. Это неправильно: коровы должны есть траву. Так происходит всегда. В болезни она просто забывает об этом. Ее нужно напомнить, или научить снова… то есть вылечить! — Возможно, ты и прав, – пробормотал я. В его словах было много серьезного, но много и детского. Что ж, если у него получится… Но вновь возникшая мутная мысль обеспокоила меня. Может быть, я и не прав, но… Что было до того, когда не было Учителей? Неужели не было Летающих, Подземных, Водных? И что будет, если начнут появляться новые сущности? Я уже видел, как возникают камни и деревья. Как появляются Хищники. Что появится еще? Я вдруг вспомнил, что перед появлением Хищника в Деревне резко меняется поведение жителюдей: почему-то увеличивается количество ссор. Многие жителюди ругаются между собой, иногда чуть ли не дерутся. И вот кто-то из учеников объявляет себя Хищником. Ссоры прекращаются. Пугаются ли жителюди появления Хищника и забывают свои распри, или же… или же вся их злоба переходит в будущего Хищника? Я много раз думал над этим, но никак не мог найти правильного ответа. Нет, но ведь жителюди объединяются, чтобы уничтожить Хищника, и долго еще после его смерти живут дружно. А потом… все повторяется сызнова. Если бы я мог научить всех жителюдей… Но это бесполезно: те, у кого в глазах нет Искры, не понимают ничего из того, что я им говорю. Тут нужен какой-то другой Учитель, который учил бы не будущих Воздушных, Подземных и Водных, а… других. Но чему? И кого? Жителюди и без Учителя умеют пасти скот, охотиться, выращивать полезные растения, шить одежду и обувь, изготавливать посуду, добывать руду и драгоценные камни, обрабатывать их. Этому их учить не надо, этому они учатся сами, обучая друг друга. А все остальное… Чему их можно научить? И надо ли? И что произойдет в подобном случае? Например, если среди жителюдей появится Целитель? Не станут ли они больше болеть? Вдруг вся жизненная сила перейдет от жителюдей к Целителям? Сейчас каждый как-то сам справляется с болячками и недугами, а когда появятся Целители? Не станут ли жителюди надеяться только на них? Перейдет ли Целительство, целительная сила, или как оно может называться? – от жителюдей к Целителю, или жителюди просто позабудут, разучатся самостоятельно выздоравливать? Но, как бы то ни было, на Выбор Эска я влиять не могу. Это его собственный Сознательный Выбор. * * * Прошло еще несколько месяцев. В Общине отпраздновали очередной День Выбора. Четверо захотели стать Птицами, трое – Рыбами, а один – Кротом. К счастью, Хищников среди учеников этого выпуска не оказалось: с нас хватало и одного Люста. Возможно, из-за того, что он был пока жив, другие и не могли стать Хищниками. Не одно ли это из проявлений Закона? Сам Люст пока не появлялся, он снова исчез на некоторое время. И облава, устроенная в лесу охотниками, не дала никакого результата. Не нашли даже его следов – он очень хорошо заметал их. Но я не мог рассказывать об этом охотникам. * * * Как я упоминал, двое моих прежних учеников стали Хищниками. Одного убили в тот же день, когда завершилось Превращение. Не знаю, может быть, кто-то его выслеживал. Кто-то из охотников: земледельцы вряд ли на это способны. Но тогда мне придется пересмотреть всю взаимосвязь моих отношений с жителюдьми. Получается, им не все равно? Или не всегда все равно, что происходит вокруг них? Выходит, они могут планировать свои поступки на сколь-либо далекую перспективу, а не реагировать исключительно на сиюминутно появляющиеся проблемы? Ну а может быть… может быть, его убил какой-то чужой охотник, случайно забредший в наши леса – такие случаи бывали. Или же он был не охотником – я не помню, как называют себя вооруженные люди, которые странствуют от селения к селению – иногда на лошадях, иногда без. Обычно у них к поясу приторочено такое странное оружие, в виде длинных тяжелых обоюдоострых ножей. Они называют его "меч". Я вспоминаю, как произошли обе смерти. Один ученик – я постарался забыть его имя, но оно вспомнилось само собой: его звали Пуст – с раннего утра удалился в лес. Будущие Хищники больше всего времени проводят в лесу, особенно после Дня Выбора. Там безопасней – и для них, и для окружающих. Некоторые прямо и ночуют в лесу. Они ведь и сами не знают точно, когда произойдет Превращение. Я не следил за ним специально: было много других забот. К тому же мне настолько больно думать о Хищниках, что я предпочитаю не вспоминать о них. Не вспоминать, но и не забывать – чтобы постараться, по возможности, не допускать подобного в будущем. Я всегда чувствую себя немного виноватым за их Выбор. Но тогда я не следил за ним по другой причине: я парил вместе со Стремом – он в тот день встал на крыло и взмыл в ослепительно синее небо. Я чувствовал его восторг и восторгался вместе с ним. Кувыркаясь в лучах заоблачного солнца, я, тем не менее, не позволял восторгу захватить меня всего (ведь я неоднократно видел эту картину, пусть и чужими глазами) и первым заметил то, чего не успел рассмотреть Стрем – приближающихся Птиц. Их было несколько. Так значит, не одни Подземные встречают своего нового собрата – Воздушные тоже? Стрем увидел их… и полетел навстречу, волнуясь и радуясь. Мне очень хотелось последовать за ним и посмотреть: кто именно его встречает? Может быть, я узнал бы кого-нибудь из своих учеников, а может быть и тех, с кем учился сам. Но в этот момент острый болевой импульс пронзил мое сознание: это умирал Пуст. Он либо едва завершил Превращение, либо… либо только приступил к нему. Но в этом случае налицо было нарушение Закона, и… нет, я не смог бы уловить его мысль, если бы Превращение не завершилось. Значит, он успел стать Хищником. Я очнулся, выпав прямо из облаков в чащу леса. Остро чувствовалась боль. Боль в разрубленном плече. Я не успел увидеть, кто и чем причинил эту боль, каким оружием. Второй удар, страшнее первого, прервал нить жизни Пуста, несостоявшегося Хищника. Нанести такой удар можно было или охотничьим топором, или, как его называют, мечом. Поэтому я и думаю, что Пуст мог встретиться с вооруженным странником. Что произошло между ними? Хотел ли Пуст попробовать свои новые способности? Произошла ли встреча случайно? Пуст мог продолжать привычно идти по тропинке, но он уже стал Хищником, Превращение завершилось. Но он не успел понять этого, а из-за поворота тропинки появился вооруженный странник или охотник с топором. А может – кто знает? – его специально выслеживали охотники. Ждали, когда произойдет Превращение, чтобы потом не тратить много сил на поиски, поимку и уничтожение Хищника. Но в этом случае, я повторюсь, мне придется многое переосмыслить в отношении умственных способностях жителюдей. Хотя… охотники всегда казались мне более смышлеными, чем остальные. Второго Хищника ловили долго. Его имени я точно не помню. Уж слишком много зла и горя принес он жителюдям Деревни. Начал он, как обычно, с мелкого воровства – гусенка с поля, ягненка с луга, теленка, отбившегося от стада. Действовал так, что поначалу можно было предположить, что Хищник ни при чем: они просто заблудились, потерялись, увязли в болоте. Чтобы думали, что он не стал Хищником, а ушел из наших мест. Потом начались похищения животных со скотных дворов: разрастающаяся сущность Хищника требовала больше питания. А дальше дело дошло до людей… И люди возмутились. И устроили Большую Охоту. И, в конце концов, настигли и убили Хищника. И его боль тоже отозвалась во мне… * * * Люст поступил еще умнее. О нем не было слышно долго. Очень долго – года два, или чуть меньше. Чем он все это время питался, неизвестно. Должно быть, охотился на лесных зверей: лосей, косуль, зайцев. А может, уходил через леса в другие Деревни – я ничего об этом не знаю. Но однажды он вернулся… Становясь Хищником, человек неизбежно глупеет: он вынужден заниматься одним и тем же – воровством дичи из силков, или убийствами. Он не может создать ничего нового, а только потребляет. Но, занимаясь изо дня в день потреблением, не включая свой мозг на созидание, неизбежно деградируешь. Я сделал этот вывод на основе долгих размышлений. Хищник становится даже примитивнее жителюдей. Те хотя бы циклично выполняют привычные действия: пашут, боронят, сеют, убирают урожай; или готовят сети, забрасывают их, выбирают добычу, затем сушат… Действия переходят на уровень инстинктов, перемен чрезвычайно мало. Ну, иногда Водные не успевают пригнать к извечным местам косяки съедобных червей и ловцам приходится ждать несколько дней, или Воздушные не могут справиться с особо крупным ледяным облаком и лед выбивает посевы… Но тогда можно попросить Кротов, чтобы они подвели к поверхности земли поток лавы, и на теплой почве попытаться вырастить второй урожай. И голода не будет. У Хищника же не бывает и таких непредвиденных обстоятельств. У него одна забота: поиски добычи. А добычей является все, что движется. Хищник начинает понимать, что те, кого он презирал – жителюди – становятся умнее его. И, может быть, именно поэтому он начинает на них охотиться… Опасность подстегивает его угасающее сознание, заставляет вспыхивать Искру, заставляет искать что-то новое: новые укрытия, новые уловки. Но умнеют и жителюди, особенно потому что среди них есть охотники, а тем иногда необходимо очень далеко уходить от Деревни в поисках диких зверей. А очень далеко от Деревни может встретиться всякое… Люст поступал умнее – чтобы дольше сохранить Искру. Интуитивно ли он это понял, или же придумал, пока не стал Хищником – не ясно. Но он открыл новую тактику действий Хищника. Люст устраивал долгие и короткие перерывы в набегах на Поселок. Такие долгие, что жителюди, собравшиеся в облаву на Хищника и просидевшие в лесу в засаде несколько дней, возвращались по домам. А короткие – когда вслед за одним нападением сразу же следовало второе. Можно было подумать, что в окрестностях Деревни бродят два Хищника – никогда один Хищник не делал два нападения подряд. Охотники сбивались с ног. Уходил ли Люст, скрываясь в дальних лесах, или же прятался где-то поблизости – неизвестно: он никогда не обращался ко мне. Я перестал быть ему нужен, едва произошло Превращение. Чем он питался в это время – неизвестно. Может быть, плодами и ягодами. Может быть, собирал съедобных червей в многочисленных ручейках, пробегающих по лесу. А может быть… но нет, предполагать такое просто страшно. Да и разве может Хищник нападать на бывшего сотоварища, кем бы он ныне ни стал? Хотя… что я могу знать о Хищниках, если никто из них никогда не обращается ко мне? Вот разве что в момент смерти… И то, может быть, только для того, чтобы причинить мне последнюю боль. Как хорошо, что Хищники появляются не каждый год! * * * Но однажды случилось страшное Ученики, ментально изучающие окрестности, прибежали ко мне с печальной вестью: они обнаружили в лесу неподвижное тело Эска. А вскоре старшие принесли и его самого. Эск выглядел чрезвычайно бледен, но пока еще дышал. Осмотрев тело Эска внешне, я не нашел никаких изменений. Но вот сознание… Было похоже, что его рвали острыми зубами. Месиво, каша. И в нем – отдельные точки памяти. Я отшатнулся и внутренне застонал, когда увидел, во что оно превратилось. Порой бывает легче увидеть истерзанное тело, чем кровоточащую душу. Я не смог ничего сделать, лишь спросить его, что произошло. — Я… я встретил в лесу Люста, – прошептал Эск. — Что… что он с тобою сделал? – чуть ли не закричал я. — Он – ничего, – попытался улыбнуться Эск. – Я… я хотел его вылечить. У меня не получилось… Эск умер на следующий день. Мы похоронили его как самого обычного мальчика, на общем кладбище. Никогда мне не приходилось заниматься подобными вещами. Старшие смотрели угрюмо, младшие таращили глаза, но все молчали. Из них никому и никогда не случалось принимать участия в подобных событиях. Лишь когда мы уходили с кладбища, самый маленький, Крис, спросил: — Почему он умер? — Потому что поторопился, – горько ответил я. – Ему надо было сначала научиться всему, а уже затем браться за столь трудное дело… * * * Люста никогда бы не поймали, если бы не Подземные. Он долго кружил вокруг Деревни и Поселка, воровал всяческую живность, убивал жителюдей, потом скрывался на несколько недель или месяцев, вновь возвращался и вновь продолжал убивать. Подземные вырыли для него ловушку. Вырыли заблаговременно, а потом долго ждали, когда он появится в этом месте. Обычную ловчую яму, которую отрывают охотники, он бы учуял. Поэтому, я думаю, Подземные вырыли не одну ловушку. Хотя им не составило бы особого труда выследить его из-под земли, ведь они всегда так хорошо улавливали вибрации почвы, проистекающие от чьих-либо шагов. Сейчас, обдумывая происходящее, я предполагаю, что они могли выследить его, а затем мгновенно отрыть ловушку прямо под ним. Но тогда, пожалуй, он смог бы ускользнуть: реакция у него была чудовищной. А вот когда на привычном месте, где не ощущается никаких недавних изменений, вдруг разверзается земля, первой мыслью может быть и та, что ты угодил в старую, заброшенную рудокопами штольню. Почему Кроты помогли жителюдям? Ведь Люст был, по сути, одним их них, одним из… Необычных? Но как я могу судить о том, что обычно, а что необычно? Может быть, пустота в глазах жителюдей более необычна, чем парящая в небе Птица? * * * Шло время. Новые ученики приходили заниматься ко мне. Близился новый День Выбора. А в Деревне происходили свои события: земледельцы собирали урожай, охотники приносили из леса дичь, ловцы хвалились богатым уловом съедобных червей и креветок. Жителюди радовались: в Поселке и Деревне не осталось ни одной бездетной семьи, урожай на полях становился все богаче, дичи в лесах и креветок в реках – все больше. Многие коровы принесли по два теленка, и это стало предметом долгих разговоров. День Выбора прошел хорошо: никто из учеников не удалился в никуда, никто не стал Камнем или Деревом. Не было пока и Хищника. И вновь я отправился по Деревне вместе с радостным старостой: пищи хватало на всех, можно будет не экономить, можно взять на содержание любое количество остающихся одинокими стариков, чьих детей я отберу в ученики. Посещая семьи, я отметил одну особенность: жителюди, кажется, не столь безучастно реагировали на мою формулу "Я забираю вашего ребенка!". Они будто бы стали слегка улыбаться, словно радуясь этому. И пусть их глаза оставались по-прежнему пусты, но зато… зато детей с Искрами в глазах стало больше. Но теперь я, кажется, начал понимать, откуда берутся Искры… Сергей Трищенко Часть 1 - http://www.nnov.ru/ms/view.php?id=419 Другие рассказы Сергея Трищенко - http://www.nnov.ru/forum/read.php?f=47&i=8457&t=8457 Сайт автора - http://www.belnet.ru/satris Ещё другие рассказы - http://www.tochka.com.ua/autor_id.asp?aid=7